двадцати лет, я этого себе никогда не прощу! Пусть хоть Дана останется в память о Мораддине! Смотри, смотри, они уже сокрушили центр войска мятежников! Еще немного — и доберутся до Даны и Ольтена! Видишь их штандарты?
— Делай, что хочешь, безумец! — совершенно не по-женски рявкнула Чабела.— Какой счастье, что я вышла замуж за Оливерро, а не за тебя! Невозможно жить с человеком, который вечно напрашивается на самоубийство!
И уже гораздо громче королева выкрикнула:
— Зингарская гвардия короны! — десятники и сотники прислушались, повернув головы.— Исполнять только мои приказы! Стоять на месте, в бой не ввязываться! Его аквилонское величество желает совершить подвиг?! Отлично! Так пусть совершает его в одиночестве!
Конный клин Тараска распался на три меньших отряда, постепенно охватывавших небольшую армию Ольтена и Даны. Последние стояли в глухой обороне. Поражение налицо.
— Кто со мной? — будто в ответ на слова Чабелы взревел Конан.
Альбиорикс Бритунийский немедленно выхватил меч из ножен и поднял его к небу. Похоже, король Бритунии ждал этого мгновения с самого прибытия в Немедию. Эрхард равнодушно покачал головой, отказываясь, но Веллан и Эртель тоже взялись за клинки, поддерживая акилонского короля.
— Ты мой единственный родич,— хмуро сказал Эрхард племяннику и наследнику.— Но, если хочешь, иди. И помни о том, что за твоей спиной целая страна и наш народ. Не следует о них забывать. Иди, геройствуй.
— Я тоже,— слабым голосом вякнул Хальк.— Не могу упустить такого случая.
Конан посмотрел на библиотекаря грозно, Просперо несказанно удивился, а сам Хальк жестом руки подозвал оруженосца.
— Значит, первым государственным советником придется назначать кого-то другого, — скривившись, заметил пуантенский герцог.— Досадно. Хальк, из тебя бы вышел неплохой канцлер после смерти Публио.
— Не каркай! — отмахнулся король. — Кто еще?
— Я! И я! — в один голос крикнули Аластор и смущенный Тотлант. — Там магия, а вам будет необходимо оборониться от действия волшебства.
— К тому же я неплохо обращаюсь с клинком, сам знаешь,— усмехнулся Альс, глядя на Конана.— Пригожусь.
— Тогда на-конь! — приказал король Аквилонии.— Альс, езжай сразу за мной. Тотлант, действуй по своему усмотрению. Наша главная задача — вытащить из этой гнусной переделки Дану Эрде. Все поняли? Держаться тесным отрядом, не расходиться. В мелкие стычки не вступать. Прорываться как можно быстрее. Альбиорикс! Командуешь вторым платунгом, я — первым.
— Ясно,— запросто кивнул бритунийский монарх.— Сколько у нас всего людей?
— Твоих тридцать, и моих тридцать,— Конан ткнул пальцем в небольшой отряд лучших офицеров из гвардии Черных Драконов, уже собравшийся неподалеку.
— Итого почти семьдесят,— согласно наклонил голову Альбиорикс. — Прорвемся. Главное — идти в обход битвенного поля, иначе нас сомнут.
Конан взлетел в седло и неожиданно почувствовал, как чья-то рука дернула за стремя.
— Удачи тебе, варвар,— быстро и решительно сказала Чабела.— Ты безумец, но ты — умный безумец. Вытащи ее. Дану. И, если получится, Ольтена. А с политикой я как-нибудь разберусь сама. Вместе с Просперо.
— Пока, Ваше высочество! — варвар отмахнул приветствие герцогу Пуантена, поименовав его высоким титулом представителя королевской семьи. Просперо в который уже раз (как в отсутствие Конана, так и в его присутствии) становился единовластным правителем Аквилонского королевства. Ничего не поделаешь, у Конана нет законного сына, а значит, королем Трона Льва становится первейший из дворян.
— Подождите! — Хальк обернулся, услышав неожиданный крик. — Куда без меня?
На зингарской кобыле, до прошедшей ночи принадлежавшей Маэлю Монброну, отряд догоняла женщина. Вернее, девица. Дженна успела облачиться в кольчатый доспех и открытый шлем, одной рукой держалась за поводья лошади, вторую же утвердила на рукояти клинка.
— Зенобия? Ты что здесь делаешь? — возмутился Конан, когда Дженна догнала королевская жеребца и поехала вровень. — Не в женское дело ввязываешься!
— Ты меня еще поучи,— огрызнулась Зенобия. — Как хочешь, а тебя, старого волка, я не брошу. Как раз женский погляд за тобой и нужен. Согласен?
— Вот дура! — прохрипел Конан, а Хальк, ехавший сразу за королем, только плечи вздернул.
Небольшой отряд, разбитый на две части, молнией сошел с «Зингарского холма», галопом рванул налево, в обход битвы, а затем правее — туда, где колыхались черно-бело-красные знамена с восьмиконечной звездой.
Чабела какое-то время наблюдала за тесной группой всадников, часть из которых носила золотистые бритунийские доспехи, а вторая часть — черно-белые плащи дворцовой тарантийской гвардии. Затем они исчезли из виду в общем водовороте сражения.
* * *
Тотлант очень не любил бешеные скачки.
Всякому волшебнику предписано быть чинным, степенным, может быть, даже благородным. Волшебник обычно ездит в богатой крытой повозке или на философски настроенном муле с драгоценной сбруей, одевается в добротные красивые одежды и уж точно никогда не летит в гущу битвы вместе с бывшим наемником, ставшим королем, и ордой бесшабашных вояк, для которых война — родное ремесло.
Тотлант сам не понимал, что именно он будет делать в задуманном Конаном предприятии. Конечно, оборонить двух королей — Конана и Альбиорикса — от злонамеренной магии ксальтотуна он сумеет. Может быть. Все-таки отец Тотланта, Менхотеп, получил высшее посвящение, какое только мыслимо для человека, занимающегося искусством волшебства. Недаром Менхотеп из Луксура ныне именуется ксальтотуном.
Единственное, чего Тотлант делать не хотел — это нападать на своего родителя.
В Стигии понятие «отец» почти приравнено к понятию «бог». Сын не может идти против отца, как и отец против сына. И сейчас Тотлант вновь делал выбор, что ему дороже: человек, давший ему жизнь, или друзья.
Недавно Тотлант выбрал сторону отца. Менхотеп очень попросил молодого стигийца на церемонии Высшего Суда Заката «не опознать» или «не подтвердить опознание» принца Ольтена.
Тотлант сжульничал. Нет смысла приводить здесь преднамеренные ошибки, совершенные Тотлантом во время изготовления магического декокта, которые не заметил въедливый Райан — советы ксальтотуна пошли на пользу самому же ксальтотуну. Отвар оказался бездейственным, хотя сам Тотлант отлично знал, что Ольтен — это именно Ольтен, а ни кто иной.
Тотланту было очень стыдно. Он всегда, особенно после знакомства с незамысловатыми и предельно честными оборотнями из Пограничья, пытался сам быть честным. Тотлант никогда не обманывал. Никого. Даже впавших в старческое сумасшествие бабушек из деревень Пограничья, приходивших к королевскому магу за советом. Тотлант полагал, что честность и истина — основа Равновесия, которому он служил по своему выбору. Ибо правда уравновешивает Черное и Белое, порождая Красное.
Но однажды измена случается впервые. Тотлант изменил. Изменил, послушавшись отца. И надеясь однажды получить в руки Каримэнон — великий камень Равновесия, созданный Ротой.
«Почему бы мне, магу-равновеснику, не признающему силы Света и Тьмы, а полагающему, что надобно сохранять Алую середину меж двумя противоположными сущностями, не взять себе один из камней Радужной Цепи? — так думал стигиец.— Если он сам идет ко мне в руки? Я никогда не стоял ни на одной из сторон, балансировал на лезвии меча, пытаясь ни свалиться в Черную пропасть, ни вознестись в Белую
