Девочка пела о горькой доле крестьян горной местности Цзяочэн, расположенной в соседнем уезде, к северу от ее деревни. Хотя крестьяне из уезда Вэньшуй, живущие на равнине, держали в руках золотую чашку для риса, но и они не раз протягивали ее за милостыней. И в горных районах и на равнине крестьянину жилось одинаково плохо!..
Бабушка нежно поглаживала головку Лю Ху-лань, а девочка пела тоненьким голоском, и чем дольше бабушка слушала, тем сильнее сжималось ее сердце.
Бабушка сидела не шевелясь и только тяжело вздыхала.
Небо было черным-черно, но в доме не зажигали лампу — экономили керосин; в темноте детский голосок казался особенно высоким, звуки дрожали в ночной тишине.
Когда Лю Ху-лань умолкала, бабушка с грустью обнимала внучку. Она молча целовала свою любимицу и опять тяжело вздыхала. А в комнате было темно, как в пещере, темно и тихо…
Когда родилась Лю Ху-лань, ее отцу, крестьянину Лю Цзин-цяню, исполнилось только двадцать восемь лет. Вместе со старшим братом и отцом, которому уже перевалило за пятьдесят, Лю Цзин-цянь работал в поле. В поте лица они трудились на своих клочках земли. К тому времени, когда их семья разрослась до одиннадцати человек, сорок му[2] земли, принадлежавшей им, были разбросаны в десяти местах, потому что ценой неимоверных усилий землю собирали по клочкам не один год. Середняк Лю Цзин-цянь имел крохотную усадьбу в западной части Юньчжоуси. Низенький домишко, тесный дворик — вот, собственно говоря, единственное, что отличало его от бедняка, который не всегда имел свой дом.
Надпись на воротах: «Мир для счастья» — ничуть не походила на массивные вывески с золотыми иероглифами на помещичьих домах. Это была простая доска с иероглифами, написанными мастером в том году, когда строился дом. В этих трех словах — «Мир для счастья» — заключалась самая заветная мечта крестьянина: в мире и спокойствии скромно прожить свою жизнь. Девизом семьи Лю Цзин-цяня было: «Мы никого не трогаем, пусть и нас никто не трогает».
Деревенские жители часто посмеивались над осторожностью и предусмотрительностью членов этой семьи. «Ну и люди, — говорили в деревне, — и не курят и не кашляют». Не часто можно было увидеть деда Лю Ху-лань или ее отца за воротами дома, на улице, в кругу соседей, увлеченных разговором, о чем-то спорящих. В семье Лю Цзин-цяня жили так: из дому отправлялись в поле, с поля шли домой, а к вечеру крепко-накрепко запирали ворота и двери.
Лю Ху-лань росла в доме середняка, который напрягал все силы, чтобы поддержать свое небольшое хозяйство. Жизнь в этом доме текла тихо, но и сюда доходили отголоски великих событий, происходивших в стране.
В 1936 году, когда Лю Ху-лань было четыре года, солдаты японских империалистов пересекли Великую китайскую стену и вторглись в пределы Северного Китая. Гоминдановцы открыто предали родину, но рабоче-крестьянская Красная армия, руководимая Коммунистической партией Китая, 17 февраля 1936 года двинулась с севера провинции Шаньси на восток против японских захватчиков. Форсировав Хуанхэ, 2 марта она захватила Фыньян, и логово бандита Янь Си-шаня оказалось под ударом.
От Фыньяна до Вэньшуя — всего несколько десятков ли. В этих местах партизанили главным образом бойцы Красной армии. Их действия быстро распространились до горного района Дашань на западе уезда Вэньшуй. Так впервые крестьяне Вэньшуя встретились с Красной армией, и хотя она не дошла до деревни Юньчжоуси, радостные вести тайно передавались из уст в уста. «Красная армия, — говорили крестьяне, — окружила Вэньшуй и скоро придет в Кайчжачжэнь, она отберет у тирана-помещика Ду восемьсот даней[3] зерна и раздаст беднякам»… Крестьяне Юньчжоуси гневно потрясали кулаками, угрожая помещикам, и с нетерпением ждали Красную армию, которая одерживала победу за победой.
Но по решению командования Красной армии пришлось отойти на западный берег Хуанхэ.
Однако пронесшаяся революционная буря уже зажгла в сердце народа любовь к Красной армии, крестьяне поняли, что эту армию следует поддерживать.
Когда в 1937 году вспыхнула антияпонская война, Красная армия, преобразованная в Восьмую армию, снова форсировала Хуанхэ. С того времени вплоть до последнего часа антияпонской войны Восьмая армия, опираясь на поддержку народа Севера и Северо-Запада, день ото дня крепла и набиралась сил.
Под руководством Коммунистической партии в уезде Вэньшуй был организован партизанский отряд для отпора врагу. Когда в январе 1938 года японцы захватили уездный центр, этот отряд впервые вступил в бой с японскими чертями в деревне Сичэнцунь, расположенной не более чем в двадцати ли от родины Лю Ху-лань.
Бить врага! Так по воле простого народа началась борьба. С тех пор улицы вэньшуйских сел часто превращались в место сбора отрядов вооруженных крестьян. Не успевал один отряд покинуть деревню, как в нее уже вступал другой отряд, возникали митинги, звучали песни. В те дни чуть ли не все деревни, расположенные на равнине, стали опорными базами партизанской войны.
Ко времени наступления японских войск на Вэньшуй давно уже простыл след Янь Си-шаня и «уездного владыки», как называли гоминдановского начальника уезда. Для отпора врагу народ создал новое, демократическое уездное правительство. Новым начальником уезда Вэньшуй стал молодой коммунист Гу Юн-тянь.
С жаром обсуждали эти важные события крестьяне деревни Юньчжоуси. Особенно выделялся один из них; перебивая всех, он восторженно спросил:
— А знаете вы, сколько лет начальнику уезда?
Все посмотрели на него, никто не мог ответить на такой вопрос. Тогда крестьянин согнул два пальца, изображая иероглиф «девять», и крикнул:
— Так я скажу вам! Ему… ему девятнадцать лет!
Крестьяне были поражены. Шестилетняя Лю Ху-лань протиснулась вперед и не отрываясь смотрела на эти два пальца своими блестящими круглыми глазенками. Подражая взрослым, она неустанно повторяла: «Девятнадцать, девятнадцать!»
Ему действительно было девятнадцать лет! Но этот юноша уже успел послужить кадровым солдатом в Красной армии. И можно было быть уверенным, что молодой начальник уезда с честью справится со своими трудными обязанностями при помощи партии и товарищей.
Впоследствии Лю Ху-лань постоянно слышала в деревне разговоры о молодом начальнике уезда.
Еще задолго до всех этих событий Лю Ху-лань часто видела, как взрослые, собираясь вместе, о чем- то тихо говорят и горестно вздыхают. Отец и мать Лю Ху-лань тоже зачастую печалились и хмурились. Жестокие порядки и эксплуатация помещиков так угнетали народ, что простому человеку и вздохеуть было невозможно. Вся власть принадлежала помещикам, они легко уклонялись от уплаты военных налогов, и все тяжкое бремя налогов падало на плечи крестьян-бедняков и середняков. Семья Лю Цзин-цяня испытала это на себе.
Но вот пришли коммунисты, и в начале 1938 года в уезде Вэньшуй был создан комитет, который точно определил размер налога с каждой семьи. Положение изменилось в корне: помещики не могли уже
