крохотном огне. Немного согрелись. Кони обошлись скупой порцией овса из седельных сум.
До рассвета подобрались к обрывчику возле самого балагана. Тут и залегли, усмотрев впереди тропу, по которой спускаются за водой. Как рассвело, слышим, дверь запела, ведро звякнуло. Вдавились в камни, смотрим в оба. Спускается… Сонный, зевает, полушубок наброшен на плечи, бородат. Молчком зачерпнул воды, стал, было подниматься, но вдруг поставил ведро — и к нам. Мы носы в землю, замерли. Слышим, остановился, сапоги заскрипели по камню, полез на обрывчик. Что такое? Глянули, ноги видим, а сам в дыру под берегом уткнулся, шарит, сопит. Пещера. Вылез, в руках мешок, а в мешке угловатая поклажа. И к своему ведру, а потом в балаган.
Переглянулись мы. Тайник-то вот он! Подобрались, нашли пещерку, киркой выбитую под берегом на сажень выше от ручья. А в самой пещере битком набито: ящики, мешки, винтовки.
Больше нам ничего и не надо, все ясно. Скорее вниз, и пусть чоновцы с Суреном начнут выковыривать отсюда бандитов. Мы поможем.
— Разделимся для скорости, — предложил Телеусов. — Давай так: ты подавайся через Кишу и Хамышки в Майкоп за подмогой. А я возьму лесом левей и выйду на Гузерипль предупредить наших. Не ведая беды, под пулю выйдут! И сами пострадают, и дело сорвут. Отряд веди до Хамышков, я встрену и проведу дальше.
Я подвязал покороче хвост Кунаку, осмотрел сбрую, винтовку за спину и — в седло.
— Ну, Кунак!..
Он словно понимал, что придется выложить все силы, пошел прытко, где можно — рысью. Тропа каменистая, снег в тени, грязь в низинах. Лошадиные бока и круп скоро покрылись ошметками грязи, сапоги и полушубок тоже. На подъемах я соскакивал, бежал сзади, опять запрыгивал в седло — и рысью, рысью. Пора сражения, час войны… Через два часа хода Кунак дышал загнанно, бока его взмокли, да и мне все время хотелось скинуть одежду.
На виду кордона я устроил винтовку поудобней, но безлюдье было очевидным. Желна стучала прямо над домом. Остановился на несколько минут, дал Кунаку остыть, и дальше, теперь уже низом, по черной, засасывающей тропе.
Ночь — вот она, мы оба дышим с трудом, Кунак пошатывается, но минуты очень дороги, и река уже близко, надо дотемна непременно перейти ее, потому что ночью это во сто раз трудней.
На берегу я срезал длинный шест и, когда вошли в брод, держась чуть выше по течению, этим шестом упирался, чтобы Кунак не скользил. Вода лизала стремя, страшно гудела, но все обошлось.
К дому Телеусова едва шел, ведя за собой Кунака, опустившего голову чуть не до земли. Здесь ночуем, а завтра марш на семьдесят верст.
Вдруг на дороге двое с винтовками.
— Стой!
Руки так и опустились. Вот что значит на минуту потерять осторожность! Ни взад ни вперед.
— Кто такой? Откуда? — И винтовки в грудь.
— С охоты. Тутошний я, — отвечаю первое, что пришло в голову, а сам лихорадочно соображаю, как вывернуться. Темно, не разглядишь, что за люди. Неужто бело-зеленые проникли и сюда?…
— Топай вперед! И винтовку со спины не цапай, слышь, охотник!
Пошли по улице, они чуть сзади, по сторонам. Ноги едва идут. Страшно. И досадно. Вот положение!
У одного дома вижу коновязь, много лошадей, ходят люди, цигарки светятся. Остановили, взяли коня, винтовку. Слышу:
— Товарищ командир, неизвестного привели! Гора с плеч! То был передовой отряд Сурена.
Мы с ним обменялись едва ли десятком слов. Тотчас прозвучала команда, по крыльцу застучали сапогами, все быстро, бегом. Предлагаю подождать утра, но Сурен уже решил по-своему: половина бойцов под его командой выходила на тропу в Гузерипль, с остальными приказал мне идти утром через Кишинский кордон до балагана.
— Вас встретит Телеусов, без него на луга не выходите, заплутаете, — сказал я Сурену.
Он кивнул. Мы отошли в сторону, я еще раз подробно рассказал о встрече. Сурен слушал спокойно, но даже в темноте глаза его поблескивали от волнения. Он присел, устроил тетрадь на колено, боец посветил ему зажигалкой. Исписал листок, и, подозвав трех бойцов, приказал:
— В Майкоп. Как можно скорей. Оперуполномоченному Евдокимову. И ни в коем случае по дороге не зевать. Если опасность, депешу уничтожить. Ну, учить вас не надо, сами понимаете.
Мне он сказал:
— Из Майкопа или Лабинска сегодня-завтра должен выйти второй отряд. Отрежем Улагаю путь к другим полковникам. Я написал, что надо закрыть дорогу Преградная — Ахметовская.
Не помню, спал я в эту ночь или не ложился. Предстояла переправа через Белую. Что могли егеря на привычных лошадях, то было не по силам многим бойцам. Мы отыскали два каната саженей по семьдесят и укрепили их на обоих берегах.
Когда занялся рассвет, уже были натянуты канаты, и часть всадников пошли бродом меж канатов, держась за них, как за перила. Белая прибавилась за ночь, выглядела страшно. Кони храпели, скользили по каменистому дну. Операция прошла благополучно.
День в пути, бивак в пихтовом лесу, снова тяжелая тропа в сплошном тумане, наконец, выход за полосу ненастья, и вот мы у цели, на опушке березового криволесья. С высотки, куда забрались с командиром, смотрим на балаган. Труба дымит. Значит, улагаевцы на месте.
Снизу донесся настойчивый крик сойки: так кричит не птица, а егерь. Спускаемся. Телеусов и Сурен стоят с конями, оба в грязи, лица усталые, а кони… Смотреть жалко.
— Такая мысль, — предлагает Сурен. — Сторожей взять живыми, они могут рассказать… И ждать приезда разводящих. Окружим балаган. И чтобы ни одного выстрела.
Коней увели, оставили с ними пятерых бойцов, все остальные пошли со мной замыкать кольцо. Развел их по двое, по трое на самых выгодных высотках.
Мы с Телеусовым и еще два бойца сняли верхнюю одежду и налегке прошли оврагом к самому балагану. Пахло вареным мясом, там готовили ужин. Осмелев, я подобрался к стенке балагана. Бандиты говорили громко, весело. Я услышал отчетливо произнесенные слова:
— Завтра сходим на номер первый, а к вечеру вернемся, как раз и сотник подъедет, смену привезет.
— Плохо нам тут, а? — сказал второй.
— Скука, Сергеич. Там хоть в картишки душу отведем. Не будем мы брать их ночью! Пусть отправляются на «номер первый», пусть сотник найдет их на месте. Сотник?! Уж не Семен ли у этой банды заводилой?
Вернувшись в овраг, я рассказал Телеусову о новом плане.
— Значит, у них не одна потайка. Где вторая? Не на востоке, откуда ждут сотника! Только в сторону Молчепы. Ну и ладно, там тропа уже под надзором, Шапошников караулит.
Утром сторожа с винтовками и заплечными мешками отправились на запад. Их провожали десятки глаз. А мы преспокойно вошли в пустой балаган.
Вечером приготовились. Ждем. Улагаевцы возвращались беспечно, у стен балагана сняли с плеч винтовки, поговорили, покурили на лавочке и вошли… Четверо на двоих, что они могли сделать? Только моргали испуганно. Пять минут — и они сидят, крепко повязанные.
— Фамилия вашего сотника? — спросил я.
— Чебурнов из Псебая.
— Где стоит со своей сотней?
— Возле Умпырской долины.
— А Улагай?
— Не знаем. Никто не знает. Он живет скрытно.
Итак, командование бело-зеленых отдало центр заповедника бывшему егерю, знатоку троп. Пропадет наш зверь! Тревожно и за Никотиных, от них нет вестей.
Одежду с пленных сняли, два бойца примерили их полушубки. Вот они и встретят сотника. Убийцу
