Эффект был потрясающим. Кристи вспомнила слова Кейна о том, какое значение анасази придавали солнцу.
«Что же значил для них этот солнечный „нож“? — думала Кристи. — Поклонялись ли они ему, боялись ли его? Одно ясно — он не мог быть им безразличен».
Кристи вошла в полосу света и прошла по ней к самому краю обрыва. Вдруг она заметила почти под ногами смутный рисунок. По мере того как свет становился ярче, рисунок становился отчетливее. У Кристи замерло сердце.
На самом краю обрыва маленький горбатый человечек играл на своей флейте.
ГЛАВА 14
— Вот оно! — крикнула Кристи. Кейн услышал ее. — Быстрее! Солнце не стоит на месте!
— Солнце, может быть, и нет, но скала никуда не денется, — откликнулся он.
Когда Кейн появился на краю обрыва, солнце действительно передвинулось, но освещало рисунок еще ярче.
— Вот он, сукин сын! — удовлетворенно произнес Кейн.
Он присел на корточки рядом с рисунком, осторожно поглаживая неровную поверхность камня. Рисунок был стершийся, но это, несомненно, был он — символ могучей жизненной силы.
Острие солнечного «ножа» указывало прямо на кончик его волшебной флейты.
Кейн посмотрел на Кристи. Глаза его тоже светились радостью жизни.
— Ты принесла мне удачу, — просто сказал он.
— При чем здесь удача?
— Удача — это все, Кейн бросил взгляд на Сестер, а затем посмотрел на часы.
— Ровно полдень.
— И что?
— Ты знаешь, какой сегодня день?
Кристи задумалась на минуту.
— Двадцать первое сентября, — ответила она, не придавая этой дате никакого значения.
— Да. Сегодня — день осеннего равноденствия, когда солнце стоит прямо над экватором и день равен ночи.
Голос Кейна, как и его глаза, был полон жизни и согревал Кристи так же, как солнечный «нож».
— Смотри, — сказал Кейн. — Острие ножа касается флейты Кокопелли ровно в полдень дня осеннего равноденствия.
— Анасази это знали?
— Если у тебя слишком короткое лето, чтобы вырастить бобы, то что бы ты отдала за то, чтобы знать, когда дни растут, а когда укорачиваются?
— Десятую часть урожая, — не задумываясь ответила она.
Кейн улыбнулся:
— Я думаю, что, анасази готовы были отдать больше.
Он снова погладил рисунок. Осторожность, с какой он дотрагивался до камня, напомнила Кристи, что так же бережно он держал чашу тогда, в музее.
С тех пор как она впервые увидела Кейна, прошел лишь день. Но это если мерить время по законам мира бетона и супермаркетов. А если жить по законам мира солнца и земли, ветра и времени — прошла целая жизнь.
— Родная, — тихо сказал Кейн.
Кристи не сразу поняла, что Кейн назвал ее этим бережным словом — так естественно оно звучало.
— Что? — прошептала она.
— Ты не трогала рисунок?
— Нет. Как только я его увидела, я позвала тебя.
Кейн вопросительно посмотрел сначала на пыль песчаника на своих пальцах, а затем на Ко- копелли.
— В чем дело? Разве изображение не настоящее? — со страхом спросила Кристи.
— Разумеется, настоящее. Настолько настоящее, что кто-то пытался его стереть.
— Но зачем?! Ведь это настоящее произведение искусства!
— Может быть, тот, кто это делал; ничего и не имел против Кокопелли, а хотел уничтожить что-нибудь другое?
Кейн задумчиво оглядел местность.
Вдруг они услышали лай Моки. Казалось, он доносился из-под навеса.
— Он что, упал с обрыва? — испуганно спросила Кристи.
— Не думаю, — сказал Кейн, но пошел посмотреть.
Моки стоял на валуне в восьмидесяти футах от края обрыва, радостно махая хвостом, словно боевым знаменем, и выжидающе смотрел на них.
Кристи тревожно посмотрела на Кейна.
— Моки не стал бы так радостно вилять хвостом, если бы он провалился туда, — сказал Кейн. — Значит, есть другой путь в пещеру.
— Может быть, Кокопелли как раз и показывает этот путь?
— Возможно. Как знать, может быть, поэтому кто-то и решил его стереть.
Кейн пошел вдоль обрыва, внимательно разглядывая каждую трещину в скале. Наконец он нашел. Это была небольшая расщелина, ведущая вниз.
— Отлично, — сказал Кейн и стал спускаться.
— Кейн! — Кристи надеялась, что на этот раз он все же возьмет ее с собой.
— Подожди, сначала я разведаю обстановку. Кейн исчез, и до Кристи донесся звук осыпающихся камешков и ругательства Кейна.
Кристи было испугалась, но тут он появился снова.
— Там отличный спуск, — сказал он. — Ты еще не передумала поиграть в горную козочку?
В ответ Кристи восторженно улыбнулась.
— Тогда подай мне мой рюкзак, — приказал Кейн и, водворив рюкзак на спину, протянул ей руку. — Осторожно, — предупредил он, — смотри под ноги.
— Ты сам только что чуть не споткнулся.
Кейн рассмеялся и пошел вперед. Расщелина была образована двумя массивными глыбами песчаника и напоминала туннель, в который приникал свет лишь с одного конца. Несмотря на предупреждение Кейна, Кристи пару раз споткнулась.
— Черт побери! — ворчала она.
— Да, эти ступени не предназначены для людей, привыкших к асфальтированным тротуарам.
— Ступени? Разве здесь есть ступени?
— Приглядись. Видишь эти отметины?
Она вгляделась в темноту:
— Вижу.
Кристи осторожно ступала, удивляясь тому, какую колоссальную работу нужно было проделать, чтобы превратить высохшее русло ручья в удобный коридор. Привыкнув к очередности ступеней, она пошла быстрее.
— Осторожно, низкий потолок, — предупредил Кейн.
Потолок действительно становился все ниже и ниже, и вскоре им пришлось идти согнувшись.
— Если так дальше пойдет, то вскоре нам придется ползти на четвереньках.
— Похоже на то, — согласился Кейн.
В двадцати футах впереди уже показался кусок голубого неба. Там отчетливо слышался лай Моки. Последние десять футов им действительно пришлось ползти на четвереньках.
Кейн с трудом протиснулся в узкую щель выхода.
— Отлично придумано, — сказал он. — Ребенок с заостренной палкой может отразить целую армию.
— В школе нам говорили, что анасази были мирными земледельцами.
