лицензии. Живем мы тут. Пытаемся.
— Вы позволите нам посмотреть?
— Конечно.
— А это?
— Они не путешествуют автостопом. То есть, может, и путешествуют но не здесь, то есть не сейчас. Это ремонтники. Мы делаем ремонт.
— А почему они не работают.
— Плитку не ту завезли.
— А так бывает? Ну, не повезло вам.
Осмотрели.
— Да, действительно, недоразумение. Извините, пожалуйста. Мы этим паникерам сами все объясним, не беспокойтесь. Только скажите, что у вас вчера так страшно гремело?
— Пальмовый лист.
— Ып?
— Вот, посмотрите, он в бассейне. То есть, часть его в бассейне…
— Красиво. А как вы его туда спустили?
— Сам упал. Вы кофе не хотите?
— (Оглянувшись, решительно) Нет, спасибо. Я пожалуй пойду.
Австралия. 3 часа утра. Приятелю звонит отец из Узбекистана.
— Слушай, Windows Me на какой партишн ставить — на первый или на второй?
— Ни на какой…
— А, ты тоже думаешь, что это барахло. И я так думаю. Ладно, спи, я XP поставлю.
За несколько месяцев до того звонивший принял компьютер за телевизор.
Акселерация.
Баллада о лексике
8 часов вечера. SBS. Прибегает девочка из службы новостей. Надо срочно сделать субтитры для передачи о Дафуре.
— Позвольте, а они, что, по—русски говорят? — далеко, однако, тянутся щупальца университета имени Лумумбы…
— Нет. Не говорят. Они на
— А я тогда тут причем?
— Ну у нас есть переводчик. И монтажные листы есть почти ко всему. Нужно только с ним сесть и субтитры сделать. И быстро.
— Ну давайте…
Приходит переводчик. Сафи. Очень симпатичный молодой африканец. Открывает рыбка рот… и выясняется, что по—английски он говорит с трудом. Звоню. Прибегает продюсерша. И говорит:
— Ну понимаешь, мы считали, что он по арабски говорит. И он так считал. Мы его хотели к Иосифу посадить. Но Иосиф его не понимает.
— Как не понимает?
— Не понимает. У них какой—то разный арабский. Но нам—то на завтра надо…
Ладно… Медленно, в три приема, через арабо—английский словарь делаем. Текста, естественно оказывается примерно втрое больше, чем по монтажным листам, но это будни. Ничего иного от службы новостей никто и не ждет.
Последний кусок. Секунд 20. Говорят очень активно. Субтитра — всего три. Прошу текст слово в слово. Переводчик выдает один и тот же текст, как машина. Ну, бывает.
Полночь. Приходит режиссер. Показываем. Все хорошо. В хвосте он вскидывается
— Что, опять не тот кусок?
— Почему не тот?
— Ну был кусок, когда они у костра о женщинах говорят. А в субтитрах нету.
— Но это тот самый! — взвивается продюсерша. — Мы же время замеряли. Сафи, это тот кусок?
— Хгэхм… тот.
— А где?!
И тут я вижу, как краснеет негр. Зрелище потрясающее. Был он в естественном состоянии черен как Чомбе в безлунную ночь, а стал серо—синим. Как осьминог.
— Да… — говорит, — они же там… — говорит, — а здесь же женщины, — говорит, — и смотреть будут женщины… наверное. Как же можно?
У нас наступил некоторый столбняк.
— Понимаете, эти люди там, на пленке, они совсем плохие люди, они скот угоняют…
— Убивают, — понимающе говорит режиссер.
— Да нет, — отмахивается Сафи, — убивают все. А эти скот крадут, еду отбирают, с женщинами… вот. У нас и слов—то таких нет, они арабские слова говорят. Или французские. Ну как я это могу вслух сказать? Ну кто я такой буду?
— Переводчик. — говорит режиссер, наливаясь темной кровью. И к продюсерше, — Где вы его такого достали?
— В Африке. — пожимает плечами продюсерша. — Где ж еще?
Минут через пять мне удалось а) выдворить их обоих б) уговорить Сафи пересказать мне содержание беседы.
Подозреваю, что зрители были крайне поражены куртуазностью дафурских герильеро, но, кто может — пусть сделает лучше.
Австралийская природа — это счастье мое! Сегодня нас вытащила на пикник родня, которой мы с удовольствием не видели бы никогда. И именно ту поляну, которую родственники облюбовали для пикника, избрали для устроения личной жизни две замечательных двухметровых черных краснобрюхих змеи. Прелесть этих товарищей заключается в том, что их бронепоезд стоит на запасном пути. Они отличаются исключительным для змей добродушием — если к ним не приставать. А вообще—то их яд для человека смертелен… А попробуйте освободить поляну от увлеченно предающихся личной жизни змей, не приставая к ним при этом…
В общем, поле боя осталось за змеями, пикник пошел прахом, а мы получили море удовольствия.
Они такие красивые…
А я не о змеях, я о французах, что жалко, потому что змей я люблю, а французов — нет.
А за что не люблю?
Сегодня опять дают на просмотр фильм. Документальный. Французский. О советской музыке. С английскими субтитрами, которые, естественно, нужно проверить. Потому что были прецеденты. Неплохой, в общем, фильм, потому что автор в основном молчит, а разговаривает Рождественский — а его всегда интересно послушать. И субтитры тоже ничего. Со всякими мелочами, но терпимо. Но на 15 минуте врезают хронику. Выступает Шостакович на каком—то собрании. И несет своим нечеловеческим голосом все, что положено в таких случаях нести. «Мы, советские композиторы…» Субтитр есть. И следующий есть. А на третьей фразе субтитры исчезают и вместо них на экране появляется надпись «Blah, blah, blah…».[6] И висит еще две минуты до конца речи.
И как мне после этого любить французов?
Жил—был (и до какого—то времени благополучно) Джон Брогден, лидер Либеральной партии штата
