уста.Повторим тайно, вслед за Гайдном,последние семь слов Христа.Пасхальное вино разлейте!Нас посещают неспростаперед кончиною столетьяпрощальные семь нот Христа.Не «Seven up» нас воскресили.В нас инвестирует, искрясь,распятая моя Россияthe seven last words of Christ.Пройдут года. Мой ум затмится.Спадет харизма воровства.Темницы распахнет Седмица —последние семь снов Христа.Он больше не сказал ни звука.Его посредник – Красота.Душа по имени Разлука —последнее из слов Христа.МЕФИСТОФЕЛЬЯ приду к тебе в чёрной мантии,в чёрных джинсах – привет фарце!Все пощёчины, как хиромантия,отпечатались на лице.Я приду к тебе в мантии чёрнойи в Малевиче набекрень.Ты раздвинешь меня, как шторы,начиная свой новый день.1999ЗАЛ ЧАЙКОBСКОГОВ Зале Чайковского лгать не удастся.Синие кресла срываются с круга —белой полоскою, как адидасы.Здесь тренируется Сборная духа.Люди поэзии, каждую осеньмы собираемся в Зале Чайковского.В чёрных колечках пикируют осык девочке в стрижечке мальчуковой.Государство раздело интеллигенциюпочти догола, точно в Древней Греции.Климат не тот. Холодает резко.В плюшевых креслах согреем чресла… Сытый толкает тележку с провизией,родине нищей сочувствие выразив.Цензоры с визгом клянут телевизоры,не вылезая из телевизоров.Гарри, сфугуйте над горькою оргией!Не обеспечивают охрануправоохранительные органы.Может, спасёт нас молитва органа? Зал этот строился для Мейерхольда.Сборная духа пошла под дуло.Нынче игра в обстановочке холода.Не проиграй её, Сборная духа.1999ЭПИСТОЛА С ЭПИГРАФОМБыла у меня девочка — как белая тарелочка.Очи – как очко.Не разбей её.Ю. Любимов
Ю. П. Любимову
Вы мне читаете, притворщик,свои стихи в порядке бреда.Вы режиссёр, Юрий Петрович.Но я люблю Вас как поэта.Когда актёры, грим оттёрши,выходят, истину поведав,вы – божьей милостью актёры.Но я люблю вас как поэтов.Тридцатилетнюю традициюуже не назовёте модой.Не сберегли мы наши лица.Для драки требуются морды.Таганка – кодло молодое!Сегодня с дерзкою рассадойВы в нашем сумасшедшем домерешились показать де Сада.В психушке уровня карманников,Содома нашего, позорища,де Сад – единственный нормальный.И с ним птенцы гнезда Петровича.Сегодня, оперив полмира,заправив бензобак петролем,Вы придуряетесь под Лира.Но Вы поэт, Юрий Петрович.Сквозь нас столетье просвистело.Ещё не раз встряхнёте Вынас лебединой песней – белойдвукрылой Вашей головы… То чувство страшно растерять.Но не дождутся, чтобы где-тово мне зарезали Театр,а в Вас угробили Поэта.1999ЖЕМЧУЖИНКАОчнись, жемчужина – моё тайноенациональное достояние.Нас разделяют не расставания —национальные расстояния.Глаза выкалывая стамескою,плача над беженкой Кустаная,мы – достояние Достоевского,рациональное отставание.Мы, как никто, достаём свою нацию,стремясь то на цепь, то на Сенатскую.А ты живёшь иррационально —глазами отсвета цинандали.Душа в подвешенном состоянии,как будто чинят «жигуль» над ямою.Вокруг всё тайное стало явное,в тебе всё явное станет тайною.То сядешь с теликом на ставку очную,а то в истерике дрожишь до кончика.Живи, как хочется, ну, а не хочется —«Вот дверь, вон очередь…»Я плач твой вытер. Сними свой свитер.Не рвись в Австралию и Германию.Я не хочу, чтобы ты стала —интернациональное достояние.1999ПРОЩАНИЕ С МИКРОФОНОМТеатр отдался балдежу.Толпа ломает стены.Но я со сцены ухожу.Я ухожу со сцены.Я, микрофонный человек,я вам пою век целый.Меня зовут – двадцатый век.Я ухожу со сцены.Со мной уходят городаи стереосистемы,грех опыта цвета стыда,науки nota bene,и одиночества орда —вы все уходите туда, —и в микрофонные годауходит сцена.На ней и в годы духотысквозило переменой.Вожди вопили: «Уходи!»Я выходил на сцену.Я не был для неё рождён.Необъяснима логика.Но дышит рядом стадион,как выносные лёгкие.Мы на единственной в странеплощадке без цензурысмысл музыки влагали в не-цензурные мишуры.Звучит сейчас везде она.Пой, птица, без решёток! Скучнамне сцена разрешённых.К тебе приду ещё не раз — уткнусь в твои колена.Нам невозможно жить без нас!Я ухожу со сцены.Люблю твоих конструкций ржу,как лапы у сирены.Но я со сценой ухожу,я ухожу со сценой.Мчим к голографий рубежу.Там сцены нет, что ценно.Но я со сценой ухожу,я ухожу со сценой.Благодарю, что жизнь дала,и обняла со всеми,и подсадила на крыла.Они зовутся Время.Но в новых снах, где ночь и Бог,мне будет сцена сниться —как с чёрной точкою желток,который станет птицей.1990-е* * *Ко мне юнец в мои метелииз Севастополя притопал.Пронзил наивно и смертельнодо слёз горчащей рифмой «тополь».Вдруг, как и все, я совесть пропил?!Крым подарили – и не крякнули.Утопленник встаёт, как штопор.На дне, как пуговицу с якорем,мы потеряли Севастополь.1999ИРРЕАЛИЗМЖил-был иррационал,не познал в зажиганье искры,но знал,сколько ангелов умещается на конце иглы.Узелок мне на память нашейныйзавяжи! Мы услышим в глуши,как происходитиррационально-освободительное движеньедуши.Как башня III Иррационала,пружина кресла торчит из мглы.Иррационалисты всех стран, добро пожаловатьна конгресс на конце иглы! Пусть солдат в своём ранце, как рацию,носит маршальский радикулит.Коты летают. Царит иррацио.Время назад летит.Живём без гимна. Утешусь малым.Неясной знаю тоской,что с Иррационаломвоспрянет род людской.1990- е
РАУРА
Двухтысячные
ruПоэмаПерво е посвящениеЯ вышел в сайт. Он резонанс соборанапоминал. Он полосат. Плыву.Я вышел в сайт. За зубьями забораБлагоухали вирусы «love you».Я вышел в сайт. Он был куда
