Очнулась Марыся, смотрит – что такое?
Она лежит на лавке, на охапке свежего сена, покрытого дерюжкой. Рядом сосновый стол, на нем несколько горшков перевернуты вверх дном; дальше – большая печь с просторным запечком; перед ней спит серый кот, свернувшись в клубок, и лежит вязанка хвороста.
В углу ведро с водой и жестяная кружка. В разбитое окно сирень протягивает свои темно-зеленые ветки. А в ногах у нее сидят на скамеечке два русых мальчугана в распахнутых холщовых рубашонках, и за ворот им, пробившись сквозь куст сирени, забираются лучи заходящего солнца. Марысе жарко, что-то стискивает ей голову. Дотронулась рукой – голова обвязана тряпкой. Увидев, что она пошевельнулась, мальчики вскочили и склонились над ней.
– Ну, как ты? – спрашивает один.
– Пить хочешь? – спрашивает другой.
Марыся смотрит и не узнает.
– А кто вы такие?
– Мы Петровы сыновья. Его Кубой звать, меня – Войтеком, – ответил старший.
– А чья это хата?
– Как чья? Нашего отца!
– А как я сюда попала?
– Отец принес.
– Откуда?
– Да из лесу. Он из города воротился и пошел палку срезать для кнутовища – старое у него сломалось. А в лесу пес какой-то рыжий скулит, за сермягу его теребит, в кусты тянет.
– Рыжик! – закричала Марыся. – Что с ним?
– Ничего, что ему сделается! – засмеялся Куба. – А вот тебя, беднягу, отец чуть живую притащил.
– А моя хозяйка?
– А на что она тебе сдалась! Оставайся лучше у нас. Мы уж отца просили. Он говорит, у нас у самих хлеба мало. Но мы с тобой поделимся. А сейчас и лес прокормит, голодать не будешь.
– Какое там голодать! – отозвался Войтек. – В лесу земляники, черники, грибов! Орехи прошлогодние попадаются.
– Мы так к отцу пристали, что он даже за ремень схватился, – со смехом добавил Куба.
– Бил? – испуганно спросила Марыся.
– Нет, бить не бил – так, постращал маленько. Да мы и ремня не испугались, все равно упросили.
– Значит, он меня оставляет?
– Не совсем еще. Он сказал, расспросить сперва надо в деревне, чья это девчонка.
– И спрашивал?
– Спрашивал. У твоей хозяйки был.
– Ну и что?
– Сперва она хныкала, что тебя волки съели, а когда узнала, что ты у нас лежишь больная, опять расхныкалась: «На что мне больная гусятница? Я уже другую девчонку наняла».
– Значит, гуси целы! – обрадовалась Марыся и даже приподнялась на лавке.
– А как же! Четыре белых, три серых!
– Гуси ничего, хорошие, – с важностью добавил Куба. Марыся закрыла глаза и вздохнула с облегчением, словно у нее камень с плеч свалился.
Мальчики еще болтали о чем-то, но Марыся уже не слыхала – ее сморил крепкий сон.
Когда она снова проснулась, уже смеркалось.
Солнце село. В хате никого не было. В приоткрытую дверь, мигая, смотрели золотые звезды. Странствуя по синему небу, они по пути заглянули к Марысе – узнать, здорова ли она.
Вдруг дверь распахнулась, кто-то пулей влетел в хату и, опрокинув ведро, кинулся к Марысе.
– Рыжик! Рыжик! – слабым голосом крикнула Марыся, обнимая собаку. – Ты не забыл меня?
И заплакала от радости. А Рыжик, взвизгивая от восторга, махал хвостом и лизал ее смуглые руки.
Да, Марыся! Жизнь иной раз золотым сном может обернуться.
Когда новая пастушка погнала гусей на лужок, жители Голодаевки так и обомлели от удивления. Смотрят и глазам не верят, головой качают, разные догадки строят.
– Те же гуси или другие? Как, по-твоему, кума?
– Да уж и не знаю, что сказать! Не разберу никак. Вроде те, а может, и не те! Серая-то гусыня вроде побольше да пожирней стала!
– Что вы, побольше! А мне сдается – поменьше! – Чудеса, да и только! Болтали люди, будто лиса их задушила, ан они живехоньки!
