пугливо оглянулась на дверь, не зная, о чем можно говорить с самоубийцей: просить прощения, что спасла, или, наоборот, радоваться с ней вместе, что удалось.
– Спасибо тебе! Вообще-то я не хотела, – чуть улыбнувшись, дружелюбно протянула незнакомка ей руку и представилась. – Я – Полина.
Наташа хотела назвать свое имя, но Полина перебила ее.
– Мы – всего лишь бумажные человечки, – проговорила она чуть осипшим голосом, и глаза снова полоснули Наташу своей синевой. – Нас кто-то вырезал умелой рукой и забыл на столе у открытого окна. Он не сказал нам, зачем. Дует ветер, и мы падаем на пол…
– Это мой сон!
– Это моя книга!
– Ты пишешь книги?
– Да, я – конченый графоман. Потому что писатель – это тот, кто издается на бумаге. Меня же читают только в сети. Нет, ты не поймешь, наверно, но это как болезнь души. Ты знаешь, что нет середины между всем и ничем, гением и бездарностью? И тот, и другой, производя что-то на свет, испытывают одни и те же чувства. Поэтому уже не важно, как ты пишешь – хорошо или плохо, важно предчувствие вдохновения. Любой человек, кто хоть раз испытал вдохновение – этот порыв создавать свои миры и вселенные – уже не в силах от него отказаться. Творчество – самое великое счастье на свете! Это чувство не способно заменить ничто: ни любовь, ни рождение ребенка, ни власть, ни деньги, ни слава – НИЧТО! Я пишу, потому что это держит меня на плаву. Когда жизнь становится непереносимой, я могу сочинить себе другую. Я ухожу, потому что там я могу любить. Я – человек без оболочки, и все, что вокруг – уже внутри меня. Видеть мир по-другому не только великий дар, но и великая боль. Это обостренное восприятие действительности. Я оказалась на мосту потому, что хотела прожить жизнь героя моего романа. Узнать, ЧТО чувствует человек, решивший покончить с собой. До самых мельчайших деталей: скользкого камня под ногами, рева реки, холодка ржавых перил, головокружения от высоты… Я хотела постоять на краю, а потом вернуться домой и закончить книгу. Но сорвалась вниз. Уступ был слишком узкий, а перила – слишком скользкие. Я не нарочно. Думала: постою над водой и все почувствую. Но поскользнулась и не удержала равновесие…
Полина говорила, захлебываясь, быстро, громко, горячо, и слова ее держали Наташу, как на привязи, не позволяя выйти за дверь. На щеках ее заиграл румянец, слипшиеся короткие черные волосы смешно торчали во все стороны. И все же Полина показалась Наташе невероятно красивой в своем безумии. И глаза… Глаза постепенно приобрели человеческий мягкий зеленоватый оттенок. Наташа вдруг вспомнила поверье о том, что у всех, кто уходит в небытие, глаза перед смертью становятся пронзительно синего цвета.
– Глаза у тебя позеленели, значит, с тобой все в порядке, – вслух повторила она свою мысль. – И медсестра мне тоже сказала, что никаких внутренних повреждений и переломов у тебя нет.
– Да, наверно, кому-то очень нужна моя книга. Я не могу умереть, не закончив ее, – гордо вскинула острый подбородок Полина.
– Но почему самоубийство? И что все же он чувствует? – любопытство окончательно победило в Наташе желание уйти. Она взяла стул и присела у края ее постели.
– Когда-то я написала повесть,[10] – загадочно начала Полина: И создала героя – совершенно никакого, он по сюжету и должен был стать никаким, так, эпизод: ни поступков, ни мыслей серьезных, ни характера, ни порывов… Он даже ничего не успел сделать и говорил цитатами из прочитанных книг…Но в финале его убивают. И мои читатели – все как один, полюбили его больше других героев повести, даже главных. Письма приходили с десятью восклицательными знаками – они требовали его оживить. А чем он заслужил все это? Тем, что его убили. Наверно, не нужно ничего совершать в жизни: ни героического, ни доброго, ни даже смешного. Достаточно умереть, чтобы тебя полюбили. Восемь цифр на каменной плите и есть символ всеобщей любви. А самоубийца, он хотя бы способен на последний, трагический шаг, так интереснее…
– Но самоубийство – грех. Может быть, неосознанно, но все же их осуждают, считают плохими, – попыталась возразить Наташа.
– Не бывает плохих людей, есть только потерянные дети, по дороге жизни свернувшие не туда. Вот, я и стала таким ребенком. Когда у человека болит душа, это похоже на зубную боль. Невыносимо! И каждый справляется с ней по-своему. Одни сразу бегут к врачу, то есть ищут утешения и поддержки у своих родных и близких. Другие постоянно глотают обезболивающее: алкоголь, наркотики, работа, любовь, секс, творчество… – все, что угодно, лишь бы притупить боль. А третьи пытаются вырвать свою душу-зуб сами. Это и есть настоящие самоубийцы. Они ни у кого не просят помощи, их нельзя спасти. Люди умирают, чтобы навсегда остаться в памяти живых. Ведь единственные, кого мы никогда не забудем, – те, кого уже нет рядом. Но мой герой не из их числа. Он – нормальный, просто я не оставила ему другого выхода. Он не умеет проигрывать и по сюжету должен уйти. И на мосту я искала его страх.
– Ты – не эмо[11] случайно? – настороженно поинтересовалась Наташа, вспомнив про черное ее одеяние.
– Нет, – засмеялась Полина в ответ. – Эмо не хотят жить, а я только пишу о смерти. Я слишком люблю жизнь, поэтому и смерть для меня много значит. Если бы мне протянули две руки: в одной из которых была бы вечность в Раю, а в другой – бессмертие здесь, на Земле, я, не задумываясь, выбрала бы вторую. Я люблю себя, людей и нашу планету, а еще возможность стать на время кем-то другим. Вот, ты когда-нибудь перекрашивала волосы?
Наташа невольно коснулась своих длинных золотисто-каштановых волос.
– Нет, никогда.
– Значит, тебя устраивает одна жизнь. А мне одной мало. Брюнеты, например, – мистики, блондинки всегда влюблены, а рыжие – склонны к риску и невероятно удачливы. Они могут спокойно сесть в самолет, зная наперед, что он потерпит крушение. Рыжие всегда остаются… Я меняю души, как актриса меняет роли. Я вживаюсь в образы, перевоплощаюсь, могу прожить жизни, которые мне недоступны. У меня тысячи лиц. В общем-то, с детства я никогда не была собой, всегда играла в какие-то игры: то Золушкой себя представляла, то Робином Гудом. Так что болезнь моя не лечится, – и Полина снова засмеялась счастливо, заливисто, громко.
Наташа слушала ее смех и жалела о том, что у нее никогда не было подруг. Может быть, она упустила что-то важное в жизни? Хотя вряд ли это станет для нее важнее, чем их с Русланом песня, до сих пор блуждающая где-то в телефонных проводах ее воспоминаний.
– Только не говори ничего врачам, – спохватилась она вдруг. – А то упекут…
