нос:
– Как он здесь очутился? Да еще спящим? Вот разъяснение закрытой церкви и отсутствия звона «Анжелюса».
В конце концов Улисс приоткрыл-таки один глаз. Он с величайшим изумлением взглянул на окружавших его трех человек и сделал усилие, чтобы заговорить.
– А-а-а… это вы, товарищи? – пролепетал он. – Ну, необходимо велеть принести свеженьких бутылочек… много бу-тылочек… бу-тылочек.
И, будто обессилев от сделанного усилия, его заплетающийся язык снова умолк, словно язык безмолвствующего колокола. Звонарь уронил голову на импровизированную подушку и собрался снова предаться сну.
– Этот негодный пьяница все сгубил! Уж, право, не знаю, что удерживает меня от того, чтобы послать его заканчивать свой сон в преисподнюю! – воскликнул Трестайон.
– У него нет ключей при себе! – заметил Трюфем, тщательно обшарив звонаря.
– В таком случае его во что бы то ни стало нужно разбудить, – сказал Трестайон.
Серван взял дымившуюся на столе свечу и просунул ее догоравший фитиль между пальцами спящего звонаря. В комнате разнесся запах паленого мяса. Звонарь от страшной боли очнулся.
– Что? Что такое? – растерянно спрашивал он, и его обожженные пальцы машинально зажали угасшую светильню.
– Ключи! Негодяй! Скажешь ли ты, куда ты девал церковные ключи? – крикнул Трестайон, приставляя кинжал к груди Улисса.
Обезумевший звонарь не мог прийти в себя и мысленно спрашивал себя: не чудится ли ему весь этот кошмар? Он растерянно глядел на окружающих его трех человек.
– А! Ключи, – промолвил он наконец. – Они здесь, у меня в кармане. – Обожженными пальцами он полез в карман, но страшная боль заставила его громко вскрикнуть. Все это, вместе взятое, отрезвило его, и он с изумлением прошептал: – Их нет там!
– Мы прекрасно знаем, подлая тварь, что в твоем кармане ключей больше нет! Но где они? Где ты посеял их? Их украли у тебя? – крикнул Трестайон.
– Вовсе не украли… Может быть, маркиз де Мобрейль, пока я спал, взял их у меня, со своим другом, графом де Сигэ. Это два прекрасных, учтивых господина…
– Ты видел их? Они были здесь? Да отвечай же! – приказал Трестайон, свирепея все более и более.
Звонарь, с усилием тряхнув головой, промолвил:
– Я видел их и говорил с ними… они пригласили меня… Они были очень довольны, что все идет так хорошо. Я сказал им, что Жозеф все объяснил мне. Скажи, пожалуйста, да ведь Жозеф – это ты самый! Ха- ха! Вот так история! Это Жозеф разыгрывает комедию. Хочешь выпить, Жозеф? Я ставлю бутылку. От этого заживут мои болячки на пальцах. Не могу понять, что бы это могло быть, но это дьявольски болит. Бутылочку! А? Я плачу за нее! – И, радуясь тому, что узнал Трестайона, звонарь громко захохотал.
– Договоришь ли ты до конца, презренный пьянчужка? – с бешенством прошептал Трестаион, хватая звонаря за горло и сбивая его с ног. – У тебя отняли ключи?
– Я не говорю этого, но весьма вероятно, что, увидев меня спящим, маркиз не пожелал тревожить меня… он был так любезен! И вот, вероятно, он взял у меня ключи отнести их моей жене, чтобы она могла за меня звонить к «Анжелюсу». Пф… он, конечно, не мог знать, что у моей жены есть вторая связка.
– У твоей жены есть вторая связка этих ключей? – с живостью переспросил Серван. – Ну, не все еще потеряно!
– Значит, не все еще потеряно, – сказал Трестаион. – Серван, беги к жене этого скота и возьми у нее ключи. Лишь только они будут в твоих руках, ты откроешь церковные двери и станешь вовсю звонить к «Анжелюсу», а окончишь набатом. Наши тотчас же сбегутся. Решено!
Серван поспешил к жене звонаря.
Трестайон и Трюфем остались одни с Улиссом Рабастулем и всеми силами старались выжать из него рассказ о происшедшем.
Все еще отуманенный винными парами, Улисс бессвязно лепетал лишь какие-то отрывочные фразы; в них неизменно фигурировал маркиз де Мобрейль, которого он видел и который разговаривал с ним. После этого звонарь снова впадал в прострацию.
– Ничего не понять из всего этого! – прошептал Трестайон. – Приехал ли действительно маркиз де Мобрейль в Оргон? Эта история с пропавшими ключами более чем подозрительна! И этот «Анжелюс», к которому не было звона, несмотря на все данные инструкции… Прямо ум за разум заходит!
– Может быть, де Мобрейль запретил звонить. Он знал, что Бонапарт имеет здесь защитников. Он, верно, решил отложить дело… потому-то и не было сигнала.
– Это было бы очень странно. Маркиз де Мобрейль уведомил бы нас; он был предупрежден о нашем присутствии. И почему звонарь пьян, как польский улан?
– Маркиз, вероятно, заплатил ему за его усердие. Он от нечего делать и выпил в ожидании сигнала.
– Твои объяснения правдоподобны, Трюфем, но все-таки не удовлетворяют меня. Я по-прежнему склонен думать, что нас выдали, и только тогда поверю в существование маркиза де Мобрейля, когда увижу его.
В эту минуту в ночном воздухе раздался звон к «Анжелюсу».
– Это сигнал! Серван достал ключи и подает сигнал! – воскликнул Трестайон. – Сейчас явятся наши друзья, мы должны стать во главе их! Брось этого пьяницу! Надо действовать! Пойдем!
