Он пожал плечами, продолжая улыбаться.
– Думаю, я просто не смог удержаться, – признался он.
– Тебе хочется поцеловать меня, даже если я так выгляжу?
– Очень. И я хочу тебя поцеловать снова, – сказал он. Мое сердце забилось от счастья. Я глубоко вздохнула и сказала:
– Тогда сделай это.
Было ли это ужасно – разрешить Нильсу поцеловать меня еще раз? Значило ли это, что Эмили права и я полна греха? Мне было все равно. Я не могла поверить, что она права. Поцелуй Нильса был слишком приятным, чтобы это считалось плохим. Я закрыла глаза и почувствовала, что он придвигается все ближе и ближе. Я ощущала его с головы до ног. Кожа моя, казалось, проснулась, и каждый нерв трепетал. Нильс обнял меня, и мы целовались дольше, чем всегда. Он не позволил мне уйти. Когда Нильс переставал целовать меня в губы, он целовал меня в щеки, а потом снова в губы, и затем в шею. Я тихо застонала. Мое тело переполняло наслаждение. Я испытывала покалывание и трепет в теле, какого я прежде никогда не ощущала. Волна тепла охватила меня всю, и я наклонившись вперед, приказала его губам коснуться моих еще раз.
– Лилиан, – зашептал он. – Я был так расстроен, когда вы с Евгенией не пришли, и я узнал, что с тобой случилось. Я знал, как тебе плохо, и мне тоже было плохо. А потом, когда ты не пришла в школу, я хотел снова пойти к тебе домой, чтобы увидеть тебя. Я даже хотел забраться на крышу и ночью пробраться к окну твоей спальни.
– Нильс, ты не сделаешь этого? Ты не сделаешь этого, правда? – спросила я, испугавшись. А что, если я буду раздетой или в одной ночной рубашке?
– Еще один день без тебя, и я сделал бы это, – храбро сказал он.
– Я думала, что ты решишь, что я уродина, и не захочешь иметь со мной дела. Я боялась, что…
Нильс поднес палец к моим губам.
– Не говори глупостей. – Он убрал палец с моих губ и снова его губы коснулись моих. Я почувствовала, что слабею в его объятиях. Мои ноги задрожали, и мы медленно опустились на траву. Мы изучали лица друг друга пальцами, губами и взглядами.
– Нильс, Эмили говорит, что я – зло. Так может быть, – предупредила его я. Он рассмеялся. – Нет, правда. Она говорит, что я Енох, что я только приношу горе и беду тем людям, которые рядом со мной, тем людям, кто… любит меня.
– Ты приносишь мне только счастье, – сказал он. – Это Эмили – Енох. Мисс Гладильная доска, – добавил он, и мы рассмеялись. Упоминание о плоской груди Эмили привлекло его внимание к моей. Я увидела, что его взгляд просто впился в мою грудь. Закрыв глаза, я представила, что его руки касаются моей груди и в то же мгновение почувствовала, как его рука коснулась меня. Медленно моя рука потянулась к его запястью и повела его руку выше, пока его пальцы не коснулись моей груди. Сначала Нильс сопротивлялся, я слышала, как он глубоко вздохнул, но я не могла остановиться. Я прижала его ладони к своей груди и коснулась его губ своими. Его пальцы достигли соска, и я застонала. Мы целовались и ласкали друг друга. Разгоравшаяся страсть охватила почти все мое тело и начала пугать меня. Я хотела большего, я хотела, чтобы Нильс трогал меня всю, но я так и слышала завывания Эмили: «Грешница, грешница». В конце концов я отпрянула.
– Мне лучше пойти домой, – сказала я. – Эмили знает, когда я ушла из школы и сколько времени мне нужно, чтобы дойти до дома.
– Конечно, – сказал Нильс, хотя и выглядел очень разочарованным. Мы оба встали, отряхивая одежду. Молча мы быстро пошли по тропинке и снова вышли на дорогу. У развилки, ведущей к дому Нильса, мы остановились и осмотрели дорогу. Никого не было видно, и мы рискнули на прощальный поцелуй. Ощущение прикосновения его губ оставалось со мной всю дорогу домой и не проходило до тех пор, пока я, подойдя к дому, не увидела экипаж доктора Кори. Мое сердце упало.
«Евгения» – подумала я. О, нет, что-то случилось с Евгенией. Я бросилась бежать, ненавидя себя за то, что мне было так хорошо, в то время, когда бедняжка Евгения так отчаянно борется за свою жизнь.
Ворвавшись в дом, я остановилась в прихожей, переводя дыхание. Я была в такой панике, что едва могла пошевелиться. Приглушенные голоса доносились из коридора, ведущего к комнате Евгении. Они становились все громче и громче и, наконец, появились. Доктор Кори и папа, позади них вся в слезах, с платком, зажатом в руке, плелась мама. Взглянув на доктора Кори, я поняла, что это очень серьезно.
– Что с Евгенией? – закричала я. Мама заплакала еще сильнее.
Папа побагровел от растерянности и гнева.
– Прекрати это, Джорджиа. Это уже не поможет, а только ухудшит состояние всех нас.
– Ты же не хочешь тоже заболеть, Джорджиа? – мягко сказал доктор Кори. Мамин плач перешел в тихое всхлипывание. Затем она увидела меня и покачала головой.
– Евгения умирает, – простонала она. – Это несправедливо, и в довершение ко всему, она умирает от ветряной оспы.
– Ветряной оспы?
– С таким слабым, как у нее телом, мало шансов выжить, – сказал доктор Кори. – Болезнь у нее прогрессирует быстрее, чем это обычно происходит, и организм Евгении устал от борьбы с ней, – сказал он. – Она болеет, видимо, уже больше недели.
Я заплакала. Мое тело содрогалось от рыданий до боли в груди. Мы с мамой обнялись и плакали друг у друга на плече.
– Она сейчас в глубокой коме, – шептала мама сквозь слезы. – Доктор Кори сказал, что Евгении осталось жить считанные часы, а Капитан хочет, чтобы она умерла в этом доме, как и большинство Буфов, во все времена.
– Нет! – закричала я, вырвалась из маминых объятий и бросилась в комнату Евгении. Лоуэла сидела рядом с Евгенией.
