расслабиться, миссис Кунс кричала мне в ухо, чтобы я тужилась. В середине самого сильного приступа безумной боли, Эмили опустилась на колени возле кровати и зашептала мне в ухо:
– Видишь… видишь какова расплата за греховные удовольствия, видишь, как мы страдаем из-за зла, которое причиняем. Прокляни дьявола, прокляни его! Прогони его прочь! Скажи: «Убирайся в ад, Сатана!» Скажи!
Я бы все сделала, чтобы остановить боль, чтобы остановить Эмили.
– Убирайся в ад, Сатана! – закричала я.
– Хорошо. Повтори это.
– Убирайся в ад, Сатана! Убирайся в ад!
Эмили присоединилась ко мне и, к моему удивлению, миссис Кунс также стала частью нашего хора. Это было какое-то безумие, когда мы втроем произносили нараспев: «Убирайся в ад, Сатана! Убирайся в ад, Сатана!»
Возможно из-за того, что я так обезумела, боль стала затихать от моих криков. Неужели Эмили права? Неужели я выгнала дьявола из себя и из комнаты?
– Тужься! – закричала миссис Кунс. – Сейчас все свершится! Ну же, тужься сильнее! Толкай!
Я захрипела. Я была уверена, что еще одно усилие, и я умру. Теперь я поняла, как моя настоящая мама могла умереть, рожая. Но мне было все равно. Я никогда не была так близка к смерти. Смерть казалась избавлением. Искушение закрыть глаза и опуститься в могилу было велико. Я почти молила об этом.
Я ощутила какую-то волну, импульс движения. Миссис Кунс так быстро бормотала приказания и распоряжения для Эмили, что они звучали как колдовские заклинания. А затем вдруг мое сникшее тело забилось в неодолимых конвульсиях, и это случилось. Ребенок появился. Миссис Кунс вскрикнула. Я заметила изумление на лице Эмили, когда миссис Кунс подняла вверх новорожденного ребенка своими окровавленными руками. Необрезанная пуповина все еще свисала, но малыш выглядел великолепно.
– Девочка! – объявила миссис Кунс. Она прижалась ртом к губам малышки и вдохнула, ребенок закричал.
– Она жива! – закричала миссис Кунс. Эмили быстро перекрестилась.
– Теперь смотри внимательно, как надо обрезать пуповину, – сказала ей миссис Кунс.
Я закрыла глаза и непреодолимое чувство облегчения волной прокатилось по всему телу. Девочка, подумала я. Это девочка, и она не мертворожденная, значит я не убийца. Наверное, теперь я больше не принесу несчастья тому, чего я коснусь, и что коснется меня. Возможно, с рождением ребенка я тоже переродилась.
Папа ожидал в дверях.
– Девочка, – объявила Эмили, когда он вошел, – живая.
– Девочка?
Я увидела, что он разочарован. Он надеялся, что теперь у него будет сын.
– Еще одна девочка.
Он покачал головой и посмотрел на миссис Кунс, как будто это была ее вина.
– Я их не делаю. Я только помогаю им появиться на свет, – ответила она. Папа опустил голову.
– Занимайтесь своим делом, – приказал он, и многозначительно посмотрел на Эмили. Она все поняла.
Когда ребенок был вымыт и завернут в одеяло, началась вторая часть этого чудовищного обмана. Они понесли мою малышку в мамину комнату.
Все кончилось, подумала я. Но прежде чем заснуть, я осознала, что опять что-то затевается.
Я не вставала с кровати двое суток. Эмили незамедлила сообщить мне, что больше она меня не обслуживает.
– Теперь Вера будет приносить тебе еду и помогать тебе, если в этом будет необходимость, – объявила она. – Но папа хочет, чтобы ты была готова к выполнению небольших поручений. У Веры и без таких как ты достаточно работы. Ты не должна обсуждать или упоминать о рождении ребенка при Вере. Ни один человек в доме не должен заводить об этом разговора или даже намекать. Папа достаточно ясно разъяснил это всем находящимся в доме.
– Как моя малышка? – спросила я, и Эмили тут же вскипела.
– Никогда, слышишь, никогда не называй ее своим ребенком. Она – ребенок мамы, запомни, – проговорила Эмили, делая ударение на каждом слове. Я закрыла глаза, сглотнула и снова спросила:
– Как поживает мамина малышка?
– У Шарлотты все замечательно, – ответила она.
– Шарлотта? Ее так зовут?
– Да. Папа решил, что мама была бы согласна. Шарлоттой звали мамину бабушку, – сообщила мне Эмили. – Все отнесутся с пониманием, и это поможет всех заверить, что малышка – мамин ребенок.
– А как мама?
Глаза Эмили потемнели.
– Маме плохо, – сказала она. – Нам нужно молиться, Лилиан. Нам нужно молиться как можно больше и дольше.
Меня напугал ее серьезный тон.
