— Не сниму…
— Что?!
На мгновение повисла тишина.
— Мы не поняли? Ты отказываешься выполнять решение совета дружины?
— Не сниму.
— Хорошо.
Председатель, занимавшаяся в свободное от председательства и учебы время толканием ядра, представляла собой эталон гармонически развитой личности и была уверена, что без лишних усилий справится с маленьким Синицким. Она покинула тронное кресло и смело ринулась исполнять приговор.
— От-д-дай!
— Не от-д-дам!
Началось соревнование по перетягиванию галстука. Председатель даже не попыталась развязать узел — схватив за концы, она что есть силы потянула галстук на себя.
— От-д-дай!
— Ты, дура…
Костя схватился за дверную ручку, чтобы удержать равновесие.
— Ах!
Обозвать пионерского вожака дурой в присутствии совета дружины и педагогов — сильно подорвать авторитет. Председательские пальцы от негодования разжались, и масса, толкающая ядро аж на восемь метров, по инерции, словно лафет после выстрела, покатилась назад и приземлилась на древний учительский стол. Стол был не рассчитан на принятие подобных тяжестей.
— Семен Давидович, вы же мужчина, вмешайтесь! Это уже уголовщина! Что вы сидите?!
Костя зарычал как волчонок, зашипел, схватился за порванный галстук и сиганул из кабинета прочь. Пустой холл гулко отразил быстрое шлепанье Костиных кед.
Председатель, с одухотворенным лицом, таким же красным, как и ее галстук, наконец выбралась из-под обломков. Испустив дикий вопль индейца племени сиу из популярного фильма «Чингачгук Большой Змей», она понеслась в погоню.
Следом выскочила Маргарита, потом отрядные председатели. В большей степени не затем, чтобы образумить хулигана Синицкого, а чтобы посмаковать расправу.
Стас остался с Семеном Давидовичем. Историк, почему-то улыбнувшись, снял очки.
— Можно идти, Семен Давидович?
— Да, Стас. Хотя погоди. За что вы избили Гамида? Стасу почему-то не захотелось юлить перед историком.
— Он у Вадьки значки отобрал. Костя вступился, а Гамид толпу собрал и подкараулил нас у кинотеатра. Костя его не специально кирпичом… Их пять человек было.
Семен Давидович немного помолчал, массируя пальцами уставшие глаза. Затем одел очки и пристально посмотрел на Стаса.
— Мне сейчас трудно судить, кто из вас прав. Надо выслушать обе стороны. Исключать вас из пионеров, конечно, не стоит, я еще поговорю с Маргаритой Андреевной, но… Я разговариваю сейчас с тобой, как с взрослым человеком, как с мужчиной. Тысячу раз подумай, прежде чем пускать в ход кулаки. Не надо убегать, но и не стоит горячиться. Защищать слабых — это долг мужчины, быть сильным — тоже долг мужчины, но главная его сила заключается в умении быть великодушным. Помни, зло, совершенное тобой, вернется к тебе же в десятикратном размере. И точно так же добро отразится добром. Будь великодушным. Даже по отношению к врагам, не говоря уже о друзьях.
Стас кивнул. Если честно, то в настоящую секунду он не столько слушал историка, сколько жалел о жевательной резинке, прилипшей к подошве классной мамы. А резинку можно было бы жевать целую неделю…
— Иди.
Стас развернулся и, покинув кабинет, побрел по широким школьным коридорам к выходу.
Звучала пафосная, торжественная музыка.
Глава 2
— Здорово, крыса тыловая! Ну, тебя разнесло! Не брюхо, а бронежилет.
— Костя!
— Здоров, здоров, братан.
Друзья обнялись прямо на пороге. Стас сделал шаг назад, рассматривая сильно изменившегося Константина. Обалдеть. Два года превратили дворового пацана в настоящего мужика. Костя раздался в плечах, его загорелое лицо чуть вытянулось, скулы заострились, слегка изогнутые усы чернели над потрескавшейся верхней губой. Глаза глубоко запали и сузились. На нем была надета солдатская выгоревшая рубаха, подпоясанная ремнем, форменные брюки-галифе и надраенные сапоги. Лихо торчал тельник.
— Проходи, проходи. Да ладно, сапоги не снимай.
— Мать-то дома?
— В больнице. Сердце опять прихватило. Батя на работе.
Костя прошел в комнату, достал из широких карманов галифе бутылку «Столичной».
— Закусь найдем?
— Уже.
Стас извлек из холодильника банку дефицитного зеленого горошка, а из полиэтиленового пакета — половинку черного хлеба.
— Мяса нету? Или колбасы?
— В нашем универсаме одна килька вареная. Мать, когда работает, заказы приносит, а сейчас… Да ладно, горошек — классная штука. — Стас дунул в пузатые рюмки-бочонки, стоявшие на полке. — Ты рассказывай.
Костя плюхнулся на диван, растянул руки вдоль спинки и неожиданно выдохнул:
— Бабу хочу!
— Ну?
— Ну! Это ты тут резвился, как кот подзаборный, а мы там койки трахали. Есть у тебя кто на примете?
К сожалению, те девчонки, что были у Стаса на примете, вели себя слишком правильно и так сразу вряд ли бы согласились. Он неопределенно пожал плечами:
— Подумать надо.
— Давай думай. Как учеба?
— Нормально.
Стас распечатал «Столичную», повозился с банкой, вскрывая горошек, и нарезал хлеб. Включил «Астру» — чемоданоподобный бобинник.
— «Флойд». Свежий альбом. У Витьки за пару рублей переписал.
Водка заняла исходную позицию.
— За дембель!
Горошек покатился следом. Стас глотал его не жуя.
— А-а-а, — облегченно протянул Костя. — Короче, братан, после расскажу, как мы там куролесили. Должок выполняли, етицкая мать. Повезло тебе с институтом.
— У нас кафедра военная.
— Хо-хо. Вот бы вас вместе с кафедрой в Канда-гар. Офицеры… Все формулы бы сразу повылетали.
— Поступал бы тоже.
