выходят утопленники? Зеленые, невыносимо смердящие, они с треском вылезают из камышей и идут на сушу, простирая вперед объеденные раками руки и жутко воя...
Верочка недоверчиво хмыкнула, но тут где-то совсем рядом с беседкой хрустнула ветка.
– Ой, кто это? – взвизгнула девушка, оплетая Лесика похолодевшими руками, как цепкое паразитическое растение.
Лесик изумленно вытаращился в темноту. Из кустов с громким треском выступил насквозь мокрый и грязный как черт Сереня. Протягивая к людям разбитую в кровь руку, он хрипло каркнул, и нежная Верочка, тихо всхрапнув, хлопнулась в обморок, опрокинувшись с коленок оторопевшего кавалера, как дохлый жук.
– Ой! – тихо сказал Лесик, борясь с дурнотой.
– Че вытаращился? Брюки давай! – проскрипел охрипший Сереня, хватая студента за штанину.
Спустя несколько минут повеселевший Сереня в конфискованных у Лесика одеждах бодро трусил по набережной, на ходу сочиняя обличительную речь, с которой он при встрече обратится к своим тупым и неразворотливым братцам. Самостоятельно осуществленный побег преисполнял Сереню гордостью и особо уважительным чувством к себе, любимому.
Раздетый Лесик некоторое время прыгал, обхватив себя руками за бока, по продуваемой ветром беседке, а потом решительно склонился над Верочкой, прикидывая размер ее брючек. Штаны в стиле «унисекс» вполне могли укрыть собой голые ноги Лесика, а Верочка при этом осталась бы в длинной майке, способной сойти за мини-платье.
Лесик решительно расстегнул «молнию» на девичьих брючках.
– Негодяй! – вскричала некстати очнувшаяся барышня.
Не слушая никаких объяснений, она нахлестала по физиономии незадачливого кавалера и убежала прочь, заливаясь истеричным плачем.
Проснулась я голодная, как тигр, ассоциативно вспомнила про разрядившийся мобильник и поставила его в зарядное устройство – питаться. Наспех одевшись, побежала на кухню. На ходу вспоминала: а когда я в последний раз что-то ела? Кажется, вчера вечером слопала пломбир... Желудок укоризненным ворчанием дал понять, что вчерашнее мороженое едой не считается. Это было лекарство для нервов!
– Большая чашка крепкого кофе и пара горячих румяных блинчиков с мясом. Пойдет? – предложила я урчащему желудку, чтобы он замолчал.
Пищеварительный орган затих в предвкушении завтрака. Я шумно сбежала вниз по лестнице, топая, как целый пионерский отряд.В коридоре прислушалась: в комнате для гостей слышались шорохи. Похоже, Марик тоже проснулся, надо готовить завтрак на двоих.
В кухне я залезла в морозилку и вырвала из ледяного плена заиндевелую упаковку насквозь промерзших блинчиков. Размер и форма брикета не соответствовали конфигурации сковороды, и, чтобы разбить блинный монолит на части, я с размаху стукнула его об угол прочного стола. Полуфабрикат крякнул, стол скрипнул, упаковка получила открытый перелом. В коридоре послышались шаркающие шаги, и на пороге кухни появился заспанный Марик с встревоженной мордой и в утреннем неглиже.
– Отличная комбинашка, – похвалила я, невозмутимо вытряхивая из побитой коробки каменной твердости полуфабрикаты. – И тапки просто супер! Это кто, зайцы?
Марик опустил взгляд на свои меховые шлепанцы, украшенные рельефным изображением ушастого зверька редкого окраса «в горошек».
– Черно-белый крапчатый заяц? – в голосе юного дизайнера слышалось сильное сомнение.
– Болел в детстве, – легко отмахнулась я. – Вероятно, ветрянкой.
– И не выздоровел, – подытожил Марик.
Я аккуратно перевернула блинчики на сковородке и спросила:
– Ты будешь кофе или чай?
– Я буду мате.
– Чего? —я подумала, что не расслышала.
– Из чего? – Марик тоже не обладал слухом летучей мышки. – Из калебасы, конечно.
Он немного подумал и добавил:
– С бамбильей.
Я отложила лопаточку, которой ворочала подрумянивающиеся блинчики, и встревоженно спросила:
– Кого бомбили?
Марик задумчиво скосил глаза.
– Ну, у тебя и вопросики: «Кого бомбили?» Ну, сербов, кажется, бомбили. Или хорватов? Да, и этих, в Ираке, тоже бомбили! А тебя вообще какой исторический период интересует?
– В каком смысле? —Я озадаченно почесала в затылке лопаточкой, замаслив себе волосы.
– В смысле хроники бомбежек?
Я вытаращилась на Марика, а он – на меня. Блинчики на сковороде начали дымиться.
– Вообще-то, бомбежки мне до фонаря, – осторожно сказала я, начиная подозревать, что милый юноша душевно нездоров.
В самом деле, кто, кроме ненормального, надел бы спозаранку шелковую разлетайку, расписанную в технике «батик», и шлепки с чучелками пятнистых зайцев?!
– До какого фонаря? – тупо переспросил Марик, машинально обернувшись к окну.
Я проследила направление его взгляда: за окном виднелась лампа, освещающая крыльцо и часть двора. Крыльцо было мокрым, а двор и вовсе затопленным – точь-в-точь декоративный бассейн с рыбками. Впрочем, водоплавающее в бассейне было только одно, зато весьма крупное, – Томка. Самовольно покинув свой собачий загон, пес с удовольствием принимал водные процедуры в огромной луже.
Я улыбнулась, но улыбка моя увяла, едва успев зацвести.
– Дай бинокль, живо! – скомандовала я Марику, укладываясь животом на широкий подоконник, как на бруствер окопа.
– А где? – юноша дернулся и замер, не зная, куда бежать.
– Как обычно, на своем гвоздике между теркой и шумовкой!
Не знаю, было ли творческой натуре известно, что это за предметы такие – «терка» и «шумовка», или же он просто опознал бинокль, но оптический прибор я получила. Покрутила окуляры, навела резкость, поглядела в чисто поле, и мои худшие опасения подтвердились: низменность превратилась в большой заливной луг.
Глинистая тропинка, по которой пешеходы вроде меня бегают через поле к ближайшей остановке общественного транспорта, скрылась под водой. Окруженное камышовыми джунглями озерцо, в обычное время сопоставимое по размерам с нормальным футбольным полем, разлилось вдоль и вширь, затопив несколько расположенных поблизости земельных участков – еще без капитальных строений, но с разновеликими сарайчиками, которые сейчас торчали из воды островками.
Боже мой, остров! Иркин приют посреди реки, во что после ночного разгула стихий мог превратиться он? В Атлантиду!!!
Я отпрыгнула от окна, едва не сбив неосмотрительно приблизившегося Марика, и оттоптала юноше ногу, а тапочному зайцу – голову. Походя выключила дымящую сковороду с обуглившимися блинами, выскочила из кухни, на бегу, как в упряжь, продела голову в длинный ремешок бинокля, проскакала наверх в библиотеку, там выдернула из зарядного устройства мобильник и сцапала свою сумку. Лавиной скатилась по лестнице вниз, еще раз налетела на Марика, зацепилась замком сумки за оторочку его неглиже, чуть не унесла это воздушное одеяние с собой, рявкнула оторопевшему дизайнеру:
– Надень портки и живо дуй за мной! – и прыгнула с крыльца в затопленный двор.
Навстречу мне тотчас же устремился Томка, вспарывающий серую воду широкой грудью. Держа в зубах наволочку, которую ветром унесло с бельевой веревки, рассекающий волны пес очень напоминал собой парусник.
– Свистать всех наверх! – крикнула я. – Томка, греби к машине!
Пес с готовностью сменил курс, накренился на левый борт и обогнул угол дома. Я пошлепала за ним, направляясь к крытой площадке перед въездными воротами, где стояла Иркина «шестерка». К счастью, эта территория не сообщалась с внутренним двором и потому не превратилась в лягушатник.
