– Вы Фридриха Марксовича знаете?
– Кого?
– Ну, живет в соседнем доме, сухонький такой, лохматый…
– Нет, что-то не припомню.
– А Люську, тоже рядом живет? – не теряла я надежды.
– Люську? Конечно, знаю, она у нас полы моет.
– А какую водку она обычно покупает?
– Ну, она не мелочится, – рассмеялась продавщица. – Уж и не знаю, на какие деньги дамочка шикует, но всегда берет только самый дорогой товар. «Абсолют», например.
Я взглянула на ценник «Абсолюта». Да, Люська действительно берет от жизни все.
– А чего-нибудь подешевле, но такого же уровня есть?
Продавщица достала бутылку замысловатой формы:
– Вот. Новая марка. «Зеленый змий» называется. По крайней мере не подделка.
– А вы откуда знаете? – заинтересовалась я. Да уж, хватит в квартире и одного трупа – Нечаева.
– Да потому что просто не успели еще подделать, она всего неделю как продается в Москве, – охотно объяснила продавщица.
Я пробила в кассе «змия», а также торт «Птичье молоко» для Нины Ивановны. Когда старушка своим почти беззубым ртом грызла сушку, у меня просто сердце разрывалось от жалости. А сама я в целях экономии могу, в конце концов, пару дней обойтись без сладкого. Может быть, заодно и похудею, чем черт не шутит.
На звонок Нина Ивановна открыла мгновенно, как будто ждала под дверью. Торту старушка обрадовалась необычайно:
– Ой, зачем же ты, деточка, тратилась? Спасибо большое! Надо Анечку из сорок восьмой квартиры пригласить! Мы с ней давненько сладенького не пробовали.
Не удивлюсь, если эта Анечка, как и сама Нина Ивановна, разменяла восьмой десяток.
Бабулька проводила меня до комнаты Люськи, а сама заторопилась к своей подружке.
Дверь в комнату подруги Нечаева была чуть приоткрыта. Я постучала, но никто не ответил.
– Люсьена Витальевна! – позвала я.
Молчание.
Тогда я осторожно вошла. В углу на допотопной железной кровати с шишечками прямо поверх покрывала спала женщина. Я приблизилась к ней и в течение минуты разглядывала ее лицо. Выглядит лет на сорок, в молодости была, наверное, довольно симпатичной, нос курносый, короткие волосы окрашены в ярко-рыжий цвет, у корней густо пробивается седина.
Неожиданно Люська заворочалась и открыла глаза, которые оказались карими.
– Ты кто такая? – хрипло поинтересовалась она, не отрывая головы от подушки.
– Люсьена Витальевна, я к вам пришла спросить насчет Фридриха Марксовича, – пролепетала я.
– Ишь, «Люсьена Витальевна», – со странной ухмылкой проговорила женщина, приподнимаясь с кровати. – Да ты кто такая?
У меня возник соблазн ответить: «Я – Люся», – но я вовремя сообразила, что женщина решит, будто над ней издеваются. Честно говоря, мне не хотелось ничего объяснять ей про себя. Тем более что правда звучит довольно странно, а ничего приличного я по собственной недальновидности не удосужилась придумать.
– У меня для вас вот что есть. – Вместо ответа я достала из пакета бутылку и потрясла ею в воздухе. Так я обычно трясу перед своей кошкой коробкой с сухим кормом. Пайса тут же оживляется и начинает мяукать. У Люськи тоже появился хищный блеск в глазах.
– Давай сюда! – протянула она руку.
Э-э-э… нет. Я сообразила, что, завладев бутылкой, женщина потеряет ко мне и моим вопросам всяческий интерес. Поэтому я спрятала «Зеленого змия» в сумку, торжественно закрыла ее на молнию и ответила:
– Сначала надо поговорить.
Люська сразу поскучнела, но все-таки подошла к столу, указала мне рукой на потертый стул, а сама села на табуретку.
– О чем говорить-то будем?
– О Фридрихе Марксовиче, вашем… м-м-м… знакомом. Вы ведь хорошо его знали?
Женщина смерила меня тяжелым взглядом, в котором не было ни капли доброжелательности.
– Ну, не так уж и хорошо… – наконец протянула она и замолкла.
– А Нина Ивановна говорит, что вы регулярно… м?м?м… общались, – не отступала я.
– Да этой старой сплетнице только волю дай, любого оговорит, – лениво откликнулась Люська и опять замолчала.
– А вы виделись с ним в тот день, когда он умер?
– Да откуда же я помню? Может, и встречались где-нибудь в коридоре или на кухне.
Да-а-а, как-то тяжело идет разговор. Если бы не дурацкое воспитание, перешла бы я на ты, выпили бы мы с женщиной по рюмашке, глядишь, и выложила бы Люсьена Витальевна всю подноготную про своего хахаля.
– А жениться-то он на вас не обещал? – Честно говоря, я задала этот вопрос уже безо всякой надежды на откровенность.
– Ишь чего, «обещал»! – Женщина внезапно оживилась и даже всплеснула руками. – Ну, ты, девка, даешь! Да если хочешь знать, он умолял меня, вот прям на этом самом месте, – Люська топнула босой ногой по дощатому полу, – умолял, чтобы я вышла за него замуж!
– А вы что же? Отказали ему? – Всем своим видом я выказывала неподдельный интерес к этой истории.
– Ну, не совсем отказала, – хищно осклабилась собеседница. – Решила пока его помучить. Поставила ему условие: сначала устройся на работу, а потом поговорим.
– Так он что же, не работал?
– А зачем ему работать? У Фриди и так денежки водились.
– У кого? – не поняла я.
– Да я его Фридей звала, – объяснила Люська. – Для простоты.
– А откуда у него деньги были? Убил, что ли, кого?
– Да нет. – Люська даже перекрестилась. – Я бы с убийцей и разговаривать не стала. Вот какую историю он мне рассказывал…
И я вся обратилась в слух.
Глава 16
Незадолго до Великой Отечественной войны у крупного советского чиновника Матвея Петровича Нечаева родился сын. Матвей Петрович, который сам происходил из семьи батраков, был фанатично предан советской власти: она чудесным образом изменила его жизнь, дав ему образование и положение в обществе. А потому счастливый отец решил назвать первенца Марксом – в честь своего кумира Карла Маркса, благодаря которому, как он считал, в России наступила власть рабочих и крестьян.
– Да это же не имя, а фамилия! – возмущалась его жена Пелагея Тихоновна, которая уже давно приберегла для сыночка славное имя – Андрюша. – Ты что, хочешь, чтобы над ребенком всю жизнь потешались?
– А Карл мне не нравится, – отвечал Матвей Петрович. – Уж больно на воронье карканье похоже.
– Ну давай назовем ребенка хотя бы Марком, все похоже на твоего Маркса, – уговаривала жена.
– Будет, как я сказал! – гаркнул своим руководящим голосом муж, тем самым закрыв дискуссию.
Первый сын оказался единственным: во время войны Пелагея Тихоновна подорвала свое здоровье и больше не могла иметь детей. Маркс рос смышленым и активным мальчиком. Мать упорно называла сына Марком, однако была вынуждена признать, что «идеологическое» имя очень даже помогает ребенку в жизни. В школе Маркса регулярно избирали старостой класса, затем – председателем пионерской и комсомольской организаций. Сын окончил школу с золотой медалью и легко поступил на философский факультет МГУ. Блестяще защитив кандидатскую диссертацию по научному коммунизму (кто бы осмелился
