расположилась девушка:
– Слушай, я уйду прямо сейчас, если ты дашь мне его фотографию.
Девушка безмятежно подняла на нее глаза и снова уставилась в экран.
– Мне нужна его фотография, – нетерпеливо повторила Татьяна. – И не говори, что тут нет ни одной.
– Зачем вам? – вяло спросила девушка. Это было ее первое слово за последний час.
– Она мне нужна, и все. Для семейного альбома.
Та криво улыбнулась:
– Ладно вам. Вот он придет – попросите у него самого.
– Я предпочитаю попросить у тебя. Или… Или я сама возьму!
– Интересно, где это, – беззаботно бросила та и снова переключилась на экран телевизора.
Татьяна в ярости огляделась: «Он тут живет, должна же быть хоть одна фотография! Люди постепенно обрастают всяким барахлом, и снимками в том числе…» Она отбросила все церемонии в сторону – было уже не до них. Выдвинула ящики старого буфета, поворошила их содержимое. Женя как будто не замечала ее действий – только раз Татьяне послышался легкий смешок за спиной, но, когда она обернулась, девушка смотрела только на экран.
В ящиках лежали старые инструменты, мотки проволоки, поношенное и не слишком чистое белье. Какие-то старые книги – все больше учебники. Аккуратно сложенный коричневый пиджак, который, судя по несуразным лацканам, мог принадлежать только прежнему хозяину квартиры – умершему от пневмонии старику. Татьяна дошла до того, что прощупала карманы, но ничего, кроме обкусанного деревянного мундштука, не нашла. Она задвинула ящики и принялась шарить в остальной мебели. Перепачкалась в пыли, задыхаясь от волнения и стыда, – как она не убеждала себя, что поступает правильно, ей было стыдно, ужасно стыдно вести этот обыск. Тем более что девушка подчеркнуто-презрительно не замечала ее действий.
Татьяна перешла в прихожую, затем бегло осмотрела кухню. Все впустую. Из личных вещей Петра нашлось только немного одежды, бритвенные принадлежности да пара зимних ботинок, которые давно следовало выбросить, – они уже не годились для того, чтобы служить хозяину следующей зимой. Зайдя в ванную, она ополоснула руки и лицо. Щеки у нее горели, она встретилась со своим взглядом в зеркале и вдруг выругала себя дурой: «Чем я занимаюсь! Если она так спокойна – значит, ничего тут нет!»
Татьяна ушла, не прощаясь, – просто хлопнула дверью, стараясь произвести звук погромче. Громко топая, спустилась на один этаж, а потом на цыпочках побежала наверх и замерла на четвертом – рядом с дверью, за которой жили родители Жени. Она прислушалась – везде было тихо. Потом хлопнула подъездная дверь, кто-то вошел вместе с собакой – лай звонко отразился от стен. «Я подкараулю его на лестнице и сфотографирую, – решила она. – В квартиру не пойду ни за что. А если он попробует отнять у меня фотоаппарат – начну биться во все двери! Хотя… Опять я сваляла дурака! Все можно сделать намного проще!»
Она подождала еще чуть-чуть – лай собаки стих на втором этаже. Женя по-прежнему находилась в квартире – судя по всему, сбегать она не собиралась. Скорее всего, сейчас девушка занялась приготовлением ужина. Из-за всех запертых дверей на лестницу выплывали запахи еды – где-то жарили мясо и картошку, откуда-то пахло кофе. Но есть Татьяне не хотелось. Она потихоньку спустилась на третий этаж и позвонила к Алине.
«Их двери как раз напротив, – рассуждала женщина. – Конечно, нельзя вручить ей аппарат и попросить сделать снимок, когда Петр будет выходить из квартиры… Для этого придется сидеть перед глазком и весь день его караулить. Но я сама это сделаю – в этом она мне не откажет!»
Она нажала кнопку еще раз, но ей никто не открыл. Опять неудача… Татьяна посмотрела на часы. Самое горячее время – сейчас все возвращаются с работы. Пора бы и Петру вернуться… Если он вернется сюда. Но почему в подъезде так тихо? Ей вспомнилось, что тут живут в основном пенсионеры. Но ведь были и работающие жильцы. Скорее всего, они где-то пережидают дождь – он все усиливался, колотя по ветхим жестяным карнизам, от порывов ветра дрожало плохо пригнанное оконное стекло. «А я забыла зонтик», – подумала Татьяна, и эта мысль почему-то ее позабавила. Слишком уж ей не везло – все одно к одному.
Она спустилась на один пролет, подошла к окну, достала сигареты. Женщина решила ждать – все равно кого. Того, кто придет сюда первым. Алину, Петра… Все равно – идти ей некуда. Она вдруг подумала, что, если с ней что-то случится, никто особенно не пожалеет.
«Ни дочери, ни мужа у меня больше нет, – меланхолично подумала она, глядя на двор, заливаемый дождем. – И родителей тоже. Даже близкой подруги нет, ни единой. Как я оказалась в такой пустоте? Мне через несколько месяцев исполнится сорок лет. Половина жизни прожита… Нет, скорее всего, даже больше половины… И что же? Ничего не осталось, никакого следа. Все рухнуло за несколько дней – все исчезло, как сон. Ну вот, я и проснулась в пустоте. Это нечестно, такого со мной случиться не могло…»
Из подворотни показалась женская фигура под ярко-зеленым зонтиком. Татьяна вгляделась, пытаясь различить лицо, но женщина быстро скрылась под навесом подъезда. Хлопнула дверь, застучали каблуки по ступеням. Татьяна погасила сигарету о щербатый подоконник и обернулась.
Ей навстречу поднималась мать Жени – она узнала ее только по яркому макияжу и беспощадно обесцвеченным волосам. Они были прежними, а вот лицо сильно изменилось. За то время, пока женщины не виделись, та успела постареть лет на десять и выглядела сейчас раскрашенной измученной старухой. Поравнявшись с Татьяной, та подняла глаза, чуть замедлила шаг, занеся ногу на следующую ступеньку, и вдруг остановилась, крепко ухватившись за перила. Она обернулась – их взгляды снова встретились.
– Это вы? – пробормотала та. – Ко мне?
Татьяна молча кивнула, пытаясь припомнить имя этой женщины. Кажется, Юлия… А отчество? «Хотя, к чему отчество, мы же почти ровесницы… Хотя в это плохо верится! Она выглядит сейчас почти на шестьдесят! Может, тяжело больна?»
Мать Жени постояла секунду, нерешительно глядя на нее, потом слегка пожала плечами:
– Пойдемте.
Они поднялись на площадку третьего этажа, и тут Татьяна заставила ее остановиться:
– Вы знаете, где сейчас ваша дочь? – спросила она, понизив голос.
Та качнула головой:
– Она мне не отчитывается.
– Хотите на нее взглянуть? – И, не дожидаясь ответа, Татьяна позвонила в дверь.
Сейчас она столкнет их лицом к лицу, и ни та, ни другая больше не смогут отпираться, что врали ей… Не могут они обе играть одинаково хорошо! И в конце концов, к чему вся эта странная игра, это вранье про то, что Юлия не знает, где пропадает ее дочь?
Но та даже не стала дожидаться ответа – махнула рукой и стала подниматься на четвертый этаж.
– Погодите! – запоздало окликнула ее Татьяна. – Я вам докажу, что она там! Я только что от нее!
Та, не отвечая, скрылась за поворотом лестницы. Дверь никто не отпирал, хотя Татьяна была уверена – девушка по-прежнему находится в квартире. Скорее всего, она успела подкрасться и теперь подслушивает за дверью. Женщина сжала кулаки: «Чертовы куклы! Ведут себя так, будто я какая-то муха, от которой можно просто отмахнуться!» Она побежала наверх и как раз успела зайти за Юлией в квартиру – та уже собиралась закрыть за собой дверь.
– Вы же знаете не хуже меня, что ваша дочь сейчас там! – уже громко сказала Татьяна, указывая пальцем в пол.
Юлия тем временем встряхнула мокрый зонтик, раскрыла его и бросила в угол сушиться. Прихожая была большая, в нее выходило несколько дверей. В квартире стоял кислый запах – здесь явно много курили и редко открывали окна. Хозяйка подошла к большому трюмо, сняла промокший пиджак и повесила его на вешалку. Она двигалась замедленно, чуть угловато – это была или сильная, застарелая усталость, или в самом деле болезнь. Татьяна чуть притихла – та вела себя так спокойно, как будто ничего особенного не произошло.
– Хотите, спустимся туда? – предложила Татьяна, уже без всякого энтузиазма.
Юлия наконец заговорила – все еще не оборачиваясь, разглядывая себя, а заодно и Татьяну в зеркале:
– Я и так знаю, где она.
