Хрюкающего поросенка затолкали в корзину и втянули на борт. К неудовольствию Казакова, подле мающейся от последствий морской болезни Беренгарии нарисовался изящный силуэт в черном. Элегантный красавчик – как он умудряется оставаться неотразимым после пережитой болтанки? – учтиво обхаживал страдающую даму, подкармливая с руки какой-то снедью. Ее величество забот верного подданного не отвергала, предложенным угощением не брезговала и вообще являла собой образец демократично настроенной королевы.
Хайме. Конкурент, мать его. Дельфинов не распугивает, и шторм ему нипочем, и темной ночкой в каюту к Беренгарии хоть разок, да сумел просквозить. Самого Сержа, когда он рискнул предпринять аналогичную вылазку, вежливо попросили удалиться. Наверное, Хайме навел на бдительную Куртенэ сонные чары. А что, он может. Он такой. Транкавель из Ренна, колдун недоделанный. Фаворит. Серж вдруг пожалел, что начисто лишен поэтического дара. А то бы непременно сложил глумливую балладу. С рефреном «Растут у Ричарда рога, лосиные рога!»
Если предметом размышлений Сержа Казакова была бюрократия, то Исаак Комнин, полновластный правитель, сиречь деспот, маленького средиземноморского островка размышлял о коварстве судьбы и истинности народных италийских поговорок. В частности, той, что уверяла: «Лучше быть Цезарем в провинции, чем одним из многих в Риме». И другой, гласившей: удача покровительствует смелым и предприимчивым.
В течение многих лет он опирался на эти нехитрые утверждения. Они никогда его не подводили.
Сегодня, видимо, настал черед другой поговорки: «За все приходится расплачиваться».
А ведь его дела шли так замечательно!
Девять лет тому он безошибочно уловил миг, когда пришла пора распрощаться с блестящим Константинополем. О разлуке с великим городом кирие Исаак ничуть не сожалел. Он никогда не был в столице желанным гостем.
Позже до него дошла весточка, лишний раз подтвердившая верность его решения. Задержись он в Константинополе еще на пару дней, и следующее десятилетие он в лучшем случае провел бы за решетками Нуме?ры. Или слепым побирушкой бродил по городам и весям Империи. Или стал одним из тех, кого в праздничный денек заталкивают в медное брюхо вечно голодного быка-людоеда на площади Тавра. Пришедший к власти Андроник Комнин стремительно расправлялся со всеми, кто имел несчастье носить ту же фамилию, что и новый базилевс, и представлял опасность в качестве претендента на трон Империи.
Исаак мог считаться Комниным с большой натяжкой. Громкая фамилия ему досталась от бабушки- покойницы, вторым браком выскочившей замуж за сводного двоюродного братца тогдашнего императора, уже и не упомнишь, как его звали. Патрикий Исаак здраво предположил, что в бурный год переворотов и расправ с неугодными ссылки на запутанную родословную вряд ли помогут, и предпочел тихо удалиться. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Постылую бездетную супругу он оставил в Константинополе. Может, Андроник до нее доберется, милостиво избавив дальнего сородича от хлопот с разводом.
Бурлящую столицу Исаак Комнин покинул не в одиночестве, но запасливо прихватив родовую казну, парочку кораблей арабской постройки и две сотни неплохо вышколенных вояк, уже достойно показавших себя на синих дорогах Средиземноморья. Почти год беглый патрикий и его дружина мыкались по водной глади от Палестины до Иберии, нанимаясь в услужение то к франкам, то к сицилийцам, то к арабам. Порой удавалось хорошо поживиться, порой приходилось уносить ноги. В конце концов озабоченный поисками надежного пристанища взор Исаака упал на гористый и плодоносный Кипр. Между прочим, исконное византийское владение, пребывающее под рукой нахальных ахейцев, Виллардуэнов.
Выкинуть из Лимассола франкского управляющего вместе с малым гарнизоном оказалось до смешного просто. Местные жители радушно приветствовали кирие Комнина как освободителя, и жизнь бодро покатилась своим чередом дальше.
Через год кирие Исаак решил, что было бы недурно объявить Кипрскую провинцию отделившейся от Империи, а себя – императором острова. Дабы лишний раз позлить сидящего в Константинополе Андроника, избавиться от своры чиновных дармоедов и прекратить всякий месяц исчислять налоги в пользу столицы.
Отправив в Константинополь напыщенное послание, самозваный император Кипра на всякий случай приготовился к поспешному бегству. Вдруг мудрые головы в Синклите сочтут полезным проучить зарвавшегося выскочку?
Однако далекая столица ограничилась грозным письменным внушением, занявшим десяток расписанных золотом и киноварью пергаментных листов, и настрого запрещавшим Исааку Комнину присваивать себе титул базилевса. Парусов боевых галер на горизонте так и не появилось. Удача, как портовая девка, благосклонна к нахалам. Кипр слишком отдален, посылать туда вразумляющую эскадру дорого и опасно. Деспот острова и его присные облегченно перевели дух, а пергамент из Константинополя прибили к стене тронного зала – для красоты. Все десять листов.
Базилевс Исаак Комнин благоденствовал, а удача оказалась особой ветреной и непостоянной.
– Кто, ну какая сволочь это сделала? – удрученно взывал кипрский правитель, в очередной раз вороша незримый список своих недругов.
Список выходил пространным, ибо за годы своего правления Исаак умудрился насолить очень и очень многим. Сам-то он полагал, что порочащие слухи о нем распространяют злопыхатели и клеветники. Его деяния ничем не отличаются от деяний прочих властителей, что христианских, что мусульманских. Разве что порой он слишком вольно трактовал Родосский морской закон. В особенности ту его часть, что касается раздела трофейного имущества судна, затонувшего в ваших водах. Исаак и его подчиненные не всегда имели терпение дождаться, когда корабль затонет самостоятельно, частенько помогая ему отправиться на дно. Иногда вместе с командой и пассажирами, которых вообще-то полагалось спасти за установленное законом вознаграждение. Или вовсе без оного – если судно было паломническим. Но достойное содержание императорского двора требует изрядных расходов, а казна острова не бездонна. Нужно же как-то ее пополнять? Пусть первым в кипрского правителя бросит камень тот, кто безгрешен и ни разу не грабил ближнего своего! Где же толпа желающих карать и обличать? Поразбежались? Сколь удивительно.
Видно, у кого-то из обобранных лихими киприотскими воителями лопнуло терпение. Он задумал отомстить. У Исаака Комнина достало чувства юмора, чтобы по заслугам оценить подложенную ему свинью. Сам такое не раз проделывал. У простецов сия гнусная выходка именуется «валить с больной головы на здоровую». Какому-то трусу не хватило решимости лично бросить вызов, и он не придумал ничего лучше, как натравить на маленький беззащитный Кипр армаду разъяренных крестоносцев. Во главе с Ричардом Львиное Сердце, храни нас Богородица от гнева христианнейшего чудовища!
– Неужто Виллардуэны? – вопрошал сам у себя Исаак, в очередной раз наискосок пересекая маленький зал с выходом на открытую террасу. Некогда Комнин пожелал обставить зал в истинно византийском духе, для чего в Константинополь был отправлен специальный лазутчик. С наказом побывать в Палатии и доподлинно выяснить, как там и что. Лимассольская крепость, конечно, не древний базилевсов дворец, но повелитель Кипра будет жить не хуже, чем дряхлый Андроник!
– Нет, чванным чистюлям ума на такое не достанет. Они бы просто приперлись сюда и начали выкликать меня на честный поединок. Гискар Сицилиец? С жадного волчонка станется. Крестоносцы в Мессине надоели ему до смерти, вот он и сделал нам подарочек. Чем я ему досадил, спрашивается? Барцелло, чем мы могли досадить Гискару? А может, это Венеция на нас взъелась или Генуэзская лига? Любимый старший братец Андроник решил выжить меня отсюда? Ну что разеваешь рот, точно рыба пеламида в котле? Вызнал, чьих рук эта пакостная проделка?
– Нет, мессир… то есть, нет, ваше величество.
Императорский двор Исаака Комнина вполне заслуживал названия «разношерстного». Окружение кипрского деспота составляли весьма разнообразные и диковинные личности. Кирие Исаак придерживался здравой идеи о том, что происхождение и верование человека не имеют особенного значения. Главное, чтобы пользу приносил и служил верно. Оттого императорским казначеем на Кипре был араб-сириец, кесарем, старшим над базилевсовой дружиной – Хокон, норвег из Дании, а новелиссимом, сиречь ближайшим доверенным советником – гражданин свободного города Милана, Барцелло Берксадрус. Грузный сановник уже довольно давно переминался с ноги на ногу подле низких бронзовых дверей, уныло вздыхая.
По мнению мэтра Барцелло, на сей раз корабль кипрского государства крепко сел на мель. Неведомые
