причины… Понимаете, я затеяла новый роман, в котором будет не только любовь, но и магия. Много магии и всяких волшебных страстей. Хочу я все это сполна пережить, и уже собственный опыт положить на бумагу.
– Дорогая моя Элсирика, вы не представляете, как рискуете. У меня такое ощущение, что общение с Блатомиром сильно изменило вас. В Фолене вы были совсем другой.
– Знаю, мой дорогой, – отозвался я, пуская в его сторону струйку табачного дыма. – Искусство требует жертв. Литература, кстати, тоже.
– Но разве можно приносить в жертву свою жизнь? Пусть даже часть жизни?
– Вся моя жизнь и есть сплошное самопожертвование, – с пафосом произнес я, отбрасывая окурок. – Идемте, господин Конфуз. В какой стороне гробница Сура Пориза?
– Там, – граф кивнул в темноту.
Мне показалось, что впереди колыхнулась чья-то тень. Опустив посох, я направился к арке, тускло освещенной магической сферой.
4
Пико шел рядом со мной, посапывая и беспокойно озираясь на рельефы в верхней части стены. Две крысы, с писком выскочившие из темноты, заставили его замереть и прошептать моление Греду. Зверьки благополучно исчезли в трещине, а граф еще с минуту стоял испуганный, глядя туда, где мелькнули червеподобные хвосты. «Миленький мой, – подумал я, – что ж с тобой будет, когда появятся призраки или, спаси Вирг, восстанет какой-нибудь мертвяк? Небось, накакаешь в штанишки. А я – э-э… возвышенная и утонченная Элсирика – с засранцами целоваться не собираюсь».
Мы продолжили неторопливое шествие к гробнице Сура Пориза. Наши осторожные шаги по квадратным плиткам громко разносились под сводами подземелья: цок… тук… цок… тук… – будто чьи-то дряхлые кости постукивали по камням. Волшебная сфера, которую в университете называли светляком, уже достигла арки. Голубое сияние рассеяло тьму, отодвинуло ее к дальним углам, и я увидел десятка три могильных плит, похожих на огромные серые книги, аккуратно разложенные на полу в два ряда. Илийские красно-черные орнаменты, длинной полосой проступавшие на стене, навевали какую-то особую печаль на это место, печаль, от которой хотелось горестно вздохнуть и тихо выругаться. Со стороны лестницы, приведшей нас сюда, донесся гаденький смех. Ему вторило чье-то жалобное завывание.
– Неуютненько здесь, госпожа Элсирика, – подал голос Конфуз, задержав мою руку. – Неудачное время мы выбрали. Может быть лучше наведаться сюда завтра с утра?
– Да ну его, граф. Я спать спокойно не смогу, если вдоволь не вкушу острых ощущений. А главное, все это необходимо для написания романа, – поправив локон, спавший рыжей волной на лицо, я ощутил, что волосы мои стали короче. А платье в талии, несмотря на разрывы, показалось тесным. У меня возникло беспокойство, что позаимствованный облик Рябининой исчезает, уступая место моему естеству.
– Вы хотите дойти до самой гробницы Сура Пориза? – делая осторожный шаг за мной под арку, спросил Пико.
– Конечно. Как же мы можем обойти вниманием уважаемого герцога – истинного героя Илорги и всей благословенной Илии?! – с притворным возмущением ответил я. – Чувствую себя обязанной всплакнуть возле его саркофага. В общем, ощущаю реальную потребность, как следует прослезиться, прижавшись щекой к холодной гробнице и вспоминая подвиги герцога. А вы разве нет? – спросил я, строго заглядывая в заметавшиеся глазки графа – в них не наблюдалось ни искорки илийского патриотизма, даже ни капли гордости за великих предков.
– Я… да ощущаю потребность, – закивал он. – Ежеминутно, но только в дневное время. Особенно в утренние часы меня так и несет сюда, чтобы уронить колени возле гробницы Сура и возрыдать. Я же именно из-за этого и приобрел его замок, – беззастенчиво соврал Конфуз, стискивая мою ладонь. – О, Элсирика! – с придыханием произнес он, приближаясь губами к моей щеке. – Как мы духовно близки с вами. Мы очень близки… Я так хочу, чтобы наша близость приобрела еще черты нежной телесности.
– Без проблем, – отталкивая его концом посоха, пообещал я. – Как только поклонимся могиле герцога.
– Элсирика, у вас что-то с лицом, – проговорил Конфуз, отступая к могильной плите. – Гред Праведный! У вас что-то здесь… с щекой и ниже что-то!
– И что там? – я схватился за скулу и обнаружил, что кожа Элсирики огрубела, а сквозь нее пробивается щетина.
И платье мне становилось все теснее. Я опасался, что при неосторожном движении лопнет последняя застежка на спине. Похоже, мой облик менялся к изначальному значительно быстрее, чем я мог того пожелать. И если изменения будут происходить дальше с такой же скоростью, то перед графом Пико через несколько минут вместо Элсирики предстанет маг Блатомир в разорванном на куски женском платье, волосатой грудью и поцелуями господина Конфуза, еще не высохшими на губах.
– Все в порядке с лицом. Это вам кажется, милый мой. Свет от волшебной сферы падает неровно, и мерещатся всякие чудеса. Пойдемте дальше. Далеко отсюда до усыпальницы Поризов?
– Она в самом конце подземелья, за дверью. А дверь та открывается с огромным трудом – видите ли, притолока покосилась, и петли заржавели. Мои слуги приложили много стараний прошлый раз, чтобы отворить ее. А сейчас я не уверен, что мы справимся с тяжелой створкой вдвоем.
– Мы попробуем, дорогой граф. Не забывайте, что в распоряжении Элсирики есть кое-какая магия. Так что смелее, – я зашагал дальше, оглядывая могильные плиты, из любопытства почитывая высеченные на них надписи.
Когда я остановился у одной из последних гробниц в этом зале, привлекавшей внимание глубокими трещинами и рыжими потеками на камне, похожими на кровь, илиец прочитал надпись за меня:
– Маенез Шмак.
– Чего «майонез шмак»? – переспросил я, счищая носком сапога сор с плиты.
– Как же вы не знаете? Маенез Шмак – повар, который совратил герцогиню Липаонику. Из-за их любовной связи и случилась эта историческая склока. Сур Пориз, узнав, что супруга изменяет ему самым развратным образом с поваришкой, совсем лишился рассудка. Для начала сварил Шмака вместе с кашей в котле. Случившееся блюдо подсунул Липаонике. И она, несчастная, кушала, ни о чем не подозревая, пока ложечкой среди распаренной крупы не расковыряла мутный глаз возлюбленного.
– Глаз возлюбленного? – рассмеялся я.
– Да, глаз. Видимо он, от долгого пребывания в кипятке выскочил из головы бедняги-Шмака. Лежал перед Липаоникой тусклый и мертвый, и не было в нем даже искры воспоминаний об ушедших счастливых ночах. Тут же погибла и Липаоника. Злые языки говорят, что герцог Сур убил ее, расчленив кухонным ножиком на разделочной доске, приговаривая: «моя курочка, теперь я твой повар – плов из тебя приготовлю». Но это все не правда: на самом деле герцогиня подавилась рвотными массами, при виде такого безобразия в собственной тарелке.
– Какое вранье! – раздался сердитый женский голос.
Мы с Конфузом одновременно встрепенулись и увидели полупрозрачную женщину в разодранном платье, края которого были влажными от крови.
– Не рвало меня ни разу. Хотя, признаюсь, видеть в тарелке глаз Шмака было очень неприятно, – сообщила госпожа-призрак, зависнув в полуметре над землей.
– О, герцогиня Липаоника! – догадался я, с восхищением рассматривая илийку: тонкую, бледненькую, с копной светло-русых волос и томным взглядом. Пожалуй, смерть только добавила ей очарования: тело молодой распутницы стало похожим на теплый воск, и, проступая сквозь невесомое платье, влекло несносно.
– Мой поклон, душа моя! – приветствовал я, приблизившись к ней.
Конфуз отчего-то не оценил красоты герцогини и, прижав сумку к груди, попятился назад по проходу.
– Очень рада вам! – отозвалась Липаоника, скользнув между мной и господином Пико. – Слов нет! Надеюсь, мы проведем веселенькую ночку! Только прошу, не шумите над могилой Маенеза. Не допусти Вирг, очнется он! Как мне надоел этот жирный боров за последние сотни лет! От него только сцены ревности и грохот кухонной утварью.
– Извините, мы никого не собирались беспокоить. Извините, – не прекращая нервно раскланиваться,
