самом скором времени комиссия к вам какая-нибудь нагрянет. Шерстить у вас там все, на уши всех ставить. Что там такого интересного наш Михал Альбертыч успел врагам-басурманам доложить. И кого заложить. Ну... а что касается его самого, то бишь судебной перспективы и... прочих санкций, то тут, – Ахаян посмотрел на Ивана Прокофьевича, – как мне представляется... будет немного потягомотней. В условиях складывающейся общественно-политической обстановки, благоприятствующей построению правового государства. Тут, если у Альбертыча смекалки хватит, да деньжат на ушлую «продажную совесть», то бишь адвоката, то он... сможет пободаться. Хотя, опять же, смотря как архангелам преподнести удастся... все имеющиеся материалы. И что нового нарыть. Хорошо, они его сейчас, тепленьким, увели. В таких ситуациях люди обычно доверчивей становятся. Откровеннее. Мягче.
– Да, раньше, конечно, с таким контингентом как-то упорядоченнее все было. Суровей, но проще, – задумчивым тоном подал, наконец, голос Иван Прокофьевич.
– А это правда, что Пеньковского[100] в крематории живьем сожгли? – буквально тут же, с живым интересом, встрепенулся Иванов. – И при этом несколько раз в гробу из печи вытаскивали и снова загоняли?
Ахаян переглянулся со своим соседом слева и издал несколько коротких сухих смешков.
– Это от кого ты таких баек понабрался? А? Интересно просто.
– Ну... – Олег опустил глаза.
– Да в школе, небось, в «лесной» Академии. Там сказочников-то – как в Бразилии донов Педро, – улыбнулся Иван Прокофьевич.
– Наверно, – согласился с ним Василий Иванович и посмотрел на Иванова. – Ладно. Давай-ка ты лучше поведай Ивану Прокофьичу о том, что вчера мне рассказал. Про француженку. И про канадца.
– А, да, – Иванов устремил свой взор на человека в кресле. – По поводу француженки. Вы ее, Иван Прокофьевич, должны помнить, она тогда, в четверг, была в нашей компании. В «Королевской комнате».
– Это такая... в черном платье? Худосочная, с короткой стрижкой?
– Да, да, да.
– Вы с ней еще кружиться первыми пошли.
– Точно. Она еще как писательница всем представлялась.
– И... что?
– А то, что когда я у «Матрены» выемку сделал...
– «Матрена», это вы, я так понял, нашей подружке такой псевдоним привесили?
– Ну да. Так вот, когда я принес ей назад в каюту ее ноутбук, с которого скачал всю эту информацию, то она, то есть француженка эта, писательница, меня там чуть не застукала.
– Каким образом?
– Она тоже сумела как-то открыть дверь каюты. Когда я уже был внутри. И не ключом. Ключ был у «Матрены», точно. Я так понимаю, что она использовала какой-то прибор, аналогичный нашему. С помощью которого я туда вошел.
– Н-да? Интересно.
– Но еще интересней то, что каюта та была на прослушке. Я потом проверил, и прибор дал электромагнитный фон.
– Даже так?
– Сто процентов. Техника не могла ошибиться.
Ахаян, решив вмешаться в ведущийся диалог, повернул голову налево:
– Нет, весь процесс его... – он кивнул в сторону Иванова, – там пребывания, в каюте у Мэтью, они, я даже не сомневаюсь, на звук тоже положили. Но для этих целей магнитофон имеется. А радиожучки на самих себя ставить, тем более в свое отсутствие, – это уже что-то новое. А не снимать ли как раз свой жучок писательница туда направлялась? Это же был последний день, перед вашим прибытием.
Старик нахмурился и задумчиво наморщил нос, но уже через несколько секунд бросил вопросительный взгляд на молодого оперработника. – А как же это тебя, друг мой ситный, писательница там все-таки не застукала? Под кровать, что ли, залез? Или торшером прикинулся?
– Тут еще один интересный поворот сюжета. – Прежде чем продолжить, оперработник быстро переглянулся со своим сидящим на диване начальником. – Не успела француженка войти внутрь помещения, как ее тут же из коридора окликнул канадец... ну тот хлопец, в кремовом костюме, который тогда с нами тоже в «Королевской комнате» сидел, окликнул, ну и... тем самым фактически увел из каюты.
– Иными словами, спас «домушника» от неминуемого шухера.
– Выходит так.
– Да по-другому и быть не может, – подкрепил заключение оперработника его начальник.
Иван Прокофьевич снова нахмурился и, чуть опустив голову, немного помолчал; затем поднял глаза и слегка наклонился вперед в своем кресле.
– Значит, так. Я полагаю, насчет «спасителя» в кремовом костюме вы мыслите в верном направлении. Наши братья по разуму из Лэнгли тоже не дураки и подстраховаться не забыли. Им же надо было, чтобы фотография непременно попала по нужному назначению и все прошло без сучка и задоринки. С этим более-менее ясно. А вот что касается писательницы, тут, я думаю, вам сейчас надо плотно, даже, я бы сказал, очень плотно заняться вашим «наводчиком» этим, как его...
– «Мармоном»? – подсказал Ахаян.
– «Мармоном». Тут, конечно, непосредственно насчет него версии разные можно строить. Двурушник он или же...
– Честный фраер, – снова подсказал его сосед справа.
– Да. Но то, что лягушатникам что-то просочилось... от него или через него и они решили немного половить рыбку в мутной воде, – это предположение, как мне кажется, имеет полное право на существование.
Ахаян несколько раз задумчиво кивнул головой, что свидетельствовало о его согласии с высказанным предположением, и посмотрел на Иванова. – Завтра, на эту тему соберемся и основательно потолкуем. Воскобойникова пригласим, Витю, чтобы он нам, так сказать... в историческом ракурсе... вернул к истокам.
– А... Гелия Петровича? – немного осторожно протянул Иванов.
– И Гелия Петровича, куда же мы без него, – обыденным тоном ответил Василий Иванович и тут же, по очереди, оглядел обоих своих собеседников. – Кстати. Как вы смотрите насчет того культурного мероприятия, чтобы сходить его проведать? Наверно, пора уже. А то я боюсь, как бы у него сейчас, ото всех его дум тяжких, мозги окончательно раком не встали. – Он уже начал было подниматься с дивана, но задержался, увидев перед собой то ли вопрошающий, то ли просящий взгляд молодого человека, который даже непроизвольно наклонился вперед, чтобы донести этот взгляд до его адресата.
– А... можно мне еще один вопрос? – произнес молодой человек и уточнил: – Ивану Прокофьевичу.
Ахаян молча развел руками и перевел взгляд на своего соседа слева, который, в свою очередь, воспроизвел тот же жест, выражая тем самым свою готовность этот вопрос услышать.
– Иван Прокофьевич, – Олег пытался сдержать улыбку, но не сумел. – А что это, если не секрет, за документ?
– Какой документ?
– Ну... тот, что вы тогда на судне обронили?
– А-а, – Иван Прокофьевич снова погрузил руку во внутренний карман своего пиджака и вытянул оттуда на свет божий уже продемонстрированную им чуть ранее потертую коричневую книжечку. – Этот, что ли? – Он развернул корочки и показал разворот присутствующим. – Пропуск. В Центральную библиотеку КПК[101], в Пекине. Торжественно выдан вашему покорному слуге, в числе прочих удостоенных лиц, товарищем Ли Эр-Цзяном, третьим секретарем ЦК, пятого февраля одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, ровно за месяц до кончины... сами знаете кого. Мы тогда еще не были ревизионистами, дружили, правда, тоже осторожно. Это была моя первая командировка за границу. – Старик снова спрятал пропуск в карман и стал убирать со стола в портфель «астролябию» и карточки.
– А у вас самого, случайно... – снова подал голос Иванов, но уже менее уверенным тоном, – в родне
