думаешь, что если бы я настолько свихнулась, то тебе бы об этом не сообщила?
— Значит, не собралась?
— Это у тебя гормональное? На почве беременности?
— Что?
— Отупение.
Пару мгновений Иринка напряженно смотрела на меня, но потом расслабилась.
— Значит, у тебя все в порядке?
— У меня — да, но что, во имя всего святого, случилась с тобой, что ты примчалась ни свет, ни заря, выяснять не нахожусь ли я на смертном одре или не собираюсь ли продаться в рабство?
— Не со мной, — вздохнула Иринка, — С твоей маменькой.
— С мамой? — я вконец растерялась.
— Ладно, поехали, по дороге расскажу, — Иринка, наконец, завела машину.
А случилось, как оказалось, вот что. Моя матушка позвонила Иринке примерно через полчаса после моего ухода на работу. Позвонила в полной истерике. Подруге понадобилось минут десять, чтобы понять, что именно привело родительницу в столь безутешное состояние. Жалобы сводились примерно к следующему: 'Реночка уходит от нас! Реночка скоро нас навсегда покинет!'. Иринка не на шутку перепугалась и пообещала немедленно приехать. Разумеется, никуда Алекс ее одну, на ночь глядя, не отпустил, и они, оставив мелкого с нянечкой, помчались ко мне домой.
Маменьку они застали уже во вполне адекватном состоянии. Она успела накрыть стол к чаю пред их приходом. Но от обычного, агрессивного, ее настроение отличалось кардинально. Она была непривычно молчалива и все время тихо плакала. Никакие попытки добиться объяснений такой зловещей уверенности в моей роковой судьбе к успеху не привели. На все вопросы матушка твердила только: 'Не спрашивайте, я не могу сказать. Но я точно знаю, Рена скоро уйдет навсегда'.
Алекс настоял на том, чтобы вызвать скорую, но у родительницы даже давление оказалось в норме. Ей сделали укол успокоительного и официально поставили диагноз 'стресс'. Но на лестничной площадке врач посоветовал Алексу обратиться к психиатру.
— Возрастные изменения, знаете ли… Все бывает. Лучше на ранних стадиях диагностировать. Тем более, вы говорите, что в обычном состоянии она — дама агрессивная. А с ней дочка живет… мало ли…
К сожалению, Иринка этого не слышала, и ее богатое воображение успело живописать мой хладный трупик на рабочей вахте. Впрочем, в том, что я жива, она убедилась, позвонив мне на мобилу, вот только я ответила не совсем привычно, вывалила на нее нелепое пророчество, и бедная Иринка едва дожила до утра от страха.
Как ни сопротивлялся Алекс, она все же помчалась в аэропорт, чтобы увидеть меня своими глазами. Ее муж тоже не терял времени даром и озаботил знакомого психиатра нанести нам визит с утра пораньше.
В общем, когда мы с Иринкой прибыли ко мне домой, маменька потчевала кофе сразу двух импозантных мужчин и цвела, как майская роза.
Сказать, что я разозлилась — не сказать ничего. Это надо было беременной женщине так нервы вытрепать?!
— Мам, ты чего вчера устроила?! — с порога накинулась я на нее.
— Ой, Реночка, прости, пожалуйста! Совсем у меня на старости лет нервы ни к черту стали, — и, обращаясь к мужчинам, добавила, — Вы же понимаете, сколько бы лет дочери не было, а выпускать ее из гнезда матери всегда больно.
'Реночка'?! 'Прости, пожалуйста'?! Мама извиняется?! Она в жизни со мной так не разговаривала, даже при посторонних. Да что ж это делается, а? Мы с Иринкой переглянулись. Подружка тоже опешила, услышав столь доброжелательный тон.
— Мам, — я постаралась сбавить обороты, — Да с чего ты меня выпускать-то куда-то вздумала? И куда, кстати?
— Реночка, но я же видела у тебя зиральфир. Значит, они тебя уже нашли. И скоро заберут.
Я застыла.
— Простите, а что такое этот зиральфир? — сделал стойку психиатр.
— Металл такой, волшебный, — невозмутимо ответила матушка.
— А… понимаю. Что-то вроде мифрилла, — проявил эрудицию гость.
— Нет, ну что вы! — маменька даже рассмеялась, — Зачем Реночке мифрилл? Она же не оружейник.
— Да? — теперь уже даже Алекс не выдержал и, покосившись на меня, поинтересовался, — А кто же она?
— Артефактер. Рен-Атар. Я же специально ее так назвала, чтобы созвучно было.
Психиатр наградил меня сочувствующим взглядом. Иринка крепко сжала руку. А я стояла и боялась пошевелиться. Маменька вела себя как настоящая сумасшедшая, и ни один человек в здравом уме не поверил бы в обратное. Кроме меня. В голове бился один единственный вопрос: откуда она все это знает?
— Мы познакомились, когда он привез образцы. Ты ведь даже не знаешь, чем я тогда занималась. Это я после декрета пошла преподавать в Университет, а до этого работала в аналитической лаборатории. Мы занимались химией руд. У нас была хорошо оснащенная лаборатория и высококлассные специалисты. Самые ценные и необычные образцы всегда привозили к нам. Вот так и встретились. Он смешной такой был. Маленький, но очень сильный и подвижный. Некрасивый, но невероятно обаятельный. У нас сразу все закрутилось. Три недели бурного романа. А потом были готовы результаты анализов, и он уехал. Ты не думай, я, когда поняла, что беременна, сразу ему написала. Не просила ничего, просто поставила в известность. Мне показалось, так будет честно. Я ведь уже и не надеялась, что у меня будет ребенок. В сорок лет-то… Ну, так вот… Он приехал и сразу сказал, что не женится. Была у него уже жена. И двое взрослых сыновей. А еще сказал, что родится обязательно мальчик. Мол, в их роду по-другому не бывает. Я еще посмеялась и сказала, что в нашем роду, наоборот, только девочки рождаются, и мы еще посмотрим, чья порода сильнее. Он только головой покачал. А потом, когда ты родилась… Не поверишь, он нас обоих от больницы до самого дома на руках нес. Сильный был. И все плакал. Говорил, что все бы ради нас бросил, за то чудо, что я ему подарила, но слишком поздно. Рак у него был. Меньше, чем через полгода, его потом не стало. Вот тогда он и рассказал, про свой мир. Красиво так сказка звучала. Мол, живет в его мире народ мастеров, многочисленный и талантливый. И есть среди них три сильных клана, в которых рождаются только мальчики. Лишь раз в пятьсот лет в одном из них появляется на свет девочка, Рен-Атар, способная к магии, наделяющей силой все их творения. И то, что ты в нашем мире родилась, это неправильно. Потому, что Рен-Атар должна жить со своим народом и дарить ему свою силу. А значит, тебе судьба первой из многих поколений его рода, живущих в нашем мире, найти дорогу домой. И если ты ее не найдешь, то судьба так сложится, что найдут тебя. Потому что иначе просто быть не может. Он, конечно, понял, что я ему не поверила. И тогда… Подожди, я покажу.
Мать тяжело поднялась с табуретки и вышла в комнату. А я осталась сидеть на кухне. Мне хотелось кричать, кататься по полу, биться головой об стену. Но я не могла пошевелиться. Мне хотелось плакать, но вместо слез в горле клокотали обида и злость. Почему?.. Почему столько лет?.. Бездарная, никому не нужная дурнушка… Почему, мама?..
— Вот, — она положила на стол предо мной тоненькое, словно сплетенное из волосков, колечко.
Я узнала его. Когда-то она носила его, не снимая, но последние лет пятнадцать я его даже не видела. А еще я узнала зиральфир. Этот был голубым, какого-то льдистого оттенка. Среди тех, что принес мне Дил- Унгар, такого не было. Помню, в детстве, мне казалось, что колечко стеклянное, и мне всегда очень хотелось его потрогать. Наверное, она спрятала его тогда, когда я стала интересоваться украшениями. Или когда училась работать с металлом. Почему, мама?
Я ничего не сказала. А она не села за стол, а прошла к окну и, глядя куда-то вдаль, продолжила рассказ.
— Когда он уехал, я договорилась в лаборатории и мне дали возможность провести анализы. Чего
