Специалист

– Она была беременна?

– Не думаю. Просто крупная девушка.

Таннино глубоко вздохнул, подошел к группе помощников и показал пальцем на Джима:

– Ты иди домой. Можешь заняться какой-нибудь офисной работой на командном посту, но в операциях участвовать – пока уволь.

Джим перевел взгляд с судебного исполнителя на Тима, потом повернулся и направился к «сатурну» жены – его разбудили из-за этого вызова.

Таннино посмотрел на Герреру:

– В больницу. Считай, что это приказ.

Потом сказал Тиму:

– Вы с Медведем берете на себя разговор с родственниками. Чтобы выглядеть представительнее, возьмите машину Герреры. Не стоит парковать перед окнами развалюху Медведя. Что такое, Рэкли? Чем ты недоволен?

– Геррера говорил в прошлый раз с ее бабушкой, ее английский довольно плох. Я просто подумал, что ей будет лучше выслушать все это из уст…

– Вот что, – сказал Таннино, направляясь к своему «бронко», – пусть представители этнических групп пока послушают тебя.

29

Служебной машиной Герреры была «шевроле-импала»; Медведь терпеть не мог на ней ездить – его раздражало автонавигационное устройство, говорившее каким-то отрешенным космическим голосом:

– Осталось двести ярдов.

Медведь еле втиснулся в кресло водителя; он вообще довольно забавно выглядел за рулем.

Тим ни разу не оповещал родственников погибших с тех пор, как Медведь пришел к нему с вестью о смерти Джинни. Он хотел уже попросить Медведя, чтобы тот сам зашел к бабушке Марисоль, но понимал, что пойти необходимо им обоим, чтобы хоть как-то поддержать ее в эту страшную минуту.

– Старик спрашивал у меня, стоит ли отстранять Джима.

– Я догадался.

– Поверните направо через сорок пять футов.

В зеркало заднего вида была вмонтирована такая же камера, как и та, на какую было заснято нападение на Дрей.

– Я сам настолько выбит из колеи после того, что случилось с Дрей, разве можно меня спрашивать о состоянии других?

– Я думаю…

– Вы проехали! Развернитесь.

– Заткнись, идиотка! Господи Иисусе, я бы на его месте уже в какую-нибудь попутку пересел, чем постоянно это слушать. – Медведь развернул машину. – Я думаю, Таннино полагает, что ты больше не будешь выходить из себя. И кроме того…

– Что?

– Ну, ты становишься твердым, словно камень, Рэк. Когда взбесишься. Ты не теряешь головы и действуешь решительно. А эти два качества наиболее привлекают мэра и Таннино. Откровенно говоря, если ты возьмешься за дело и уничтожишь других мерзавцев так же, как Вождя, никто плохо спать не будет. Но работать нужно чисто.

Они еще несколько минут ехали молча. Медведь долго обдумывал что-то и наконец заговорил:

– Джима можно отстранить прямо сейчас, причем легко. Вы с судебным исполнителем не должны сомневаться по этому поводу.

– В каком смысле?

– Ну, не знаю. Молодой помощник. Новичок. Ему что туда, что сюда – все равно. Кроме того, он, как и многие другие, делает из тебя идола. Я могу поподробнее о других, если сам не догадываешься.

– Ты намекаешь на Герреру?

– На Герреру? – Медведь удивился, но его глаза говорили обратное. Он сделал вид, что всматривается в стены пролетающих слева зданий.

Через несколько минут они притормозили у дома. Медведь не стал глушить мотор, хотя космическая дева настойчиво твердила:

– Притормозите у следующего здания.

Медведь, потупившись, смотрел на дом.

– Черт. Как я это ненавижу. Как я все это ненавижу. – Он опустил голову на баранку и несколько раз стукнул по ней лбом. – Ну что, пошли?

Исковерканный испанский Тима и Медведя только затянул трагическую развязку разговора. Женщина наконец догадалась, с чем они пришли, – после того как они три или четыре раза повторили: «Мы siento[10] Марисоль muerto». Когда она поняла значение этих слов, в ее глазах угас последний луч надежды. Она сгорбилась, пытаясь руками удержать подкашивающиеся колени; Тим подхватил ее и довел до дивана, но она не стала садиться. По краям подставки для ног, снова покрытой пластиком, все еще виднелись отпечатки их ботинок.

Тим упорно пытался разобрать поток ее слов и в итоге понял, что она задает, как они с Медведем именовали это, «риторический вопрос»: «Como pudo pasar?» – «Как это могло случиться?» Тим с трудом сдерживал нахлынувшие чувства – они накинулись на него со всех сторон, и каждое несло обрывки прошлого: грязные ботинки Медведя в ту ночь, когда он сообщил им с Дрей об убийстве Джинни; скрипящий в динамике голос диспетчера, который обрушил на него известие о тяжелом ранении Дрей. Он вдруг почувствовал страшную усталость. Стены дома словно сомкнулись вокруг него, и его поглотили сырость, приторный аромат молитвенных свечей и мучительные рыдания женщины.

Все, кого убивают, – чьи-то дочери или сыновья. Едва служитель закона признает этот простой факт – он погиб. Эта истина ослепляет, сводит людей с ума. Они стараются бороться. Одни прикладываются к бутылке. Другие пытаются отстраниться от чужого горя. Самые разумные смотрят на все со здоровым цинизмом – и выживают. А некоторые, самые стойкие, в один прекрасный день просто решают сдаться – засунуть в рот пистолет или, к примеру, врезаться на мотоцикле в кирпичную стену. Оплакивать каждый изувеченный труп, каждого новорожденного, выброшенного в мусорный бак, – значит бросать вызов своему рассудку. Но если в тебе не просыпается человек, это еще хуже – это как смерть, как отрицание всего.

Ранение Дрей вывело Тима из душевного равновесия. Для него все смешалось; все границы оказались размытыми. Теперь у него был выбор – или ничего не принимать близко к сердцу, или принимать близко к сердцу все. То есть в нем должны были ужиться страх за свою жену и боль чужих потерь.

Он слышал, как женщина повторяла:

– Она будет дома. Она снова придет ко мне.

Медведь в ответ сочувственно бормотал:

– Мне очень жаль, мадам. Нам всем очень жаль.

Когда Медведь обнимал ее, она казалась маленькой и хрупкой. Тим прочистил горло и несколько раз моргнул: в его глазах стояла пелена слез.

– Я только что постелила ей постель. Вот, она может ложиться в свою кроватку. – Женщина вцепилась в юбку; ее пальцы были узловатыми от многолетнего тяжелого труда. Она опустилась на диван и упала лицом в подушку.

Медведь пристально посмотрел на Тима.

– Ты в порядке? – спросил он больше движением губ, чем шепотом.

Тим вытер нос и кивнул.

– Почему не идешь в машину?

– Я в порядке.

– В машине будет легче.

Когда он выходил, его провожали рыдания женщины.

Медведь вернулся в машину минут через двадцать. У Тима покраснели веки и нос, но лицо было бледным. К нему начало возвращаться спокойствие – как затишье, приходящее после бури. Медведь был очень расстроен. И сутулился – наверное, испытывал чувство вины. Он хмуро смотрел вперед, опустив руки на баранку.

Они ехали на восток; горизонт окрасился в оранжевый цвет: занималась заря.

Тим хрипло сказал:

– Отвези меня к Дрей.

30

В приемной работал телевизор, висевший в углу на стене. Непрекращающийся поток информации: мелькание кадров, надпись из букв, простреленных пулями; кролик из рекламы «энерджайзера», карабкающийся вдоль экрана.

Участник клуба «Смеющиеся грешники» убит в перестрелке в Филлморе… Беременная помощница шерифа, раненная беглым преступником Дэном Лори, все еще в критическом состоянии… Еще один участник байкерского клуба «Метисы» найден мертвым. Власти полагают, что эти люди являются жертвами байкерской войны… В здании, где ранее располагался склад запчастей организации «Айронклэд», найден изувеченный труп девушки…

Тим поймал на себе несколько удивленных взглядов больных, сидевших в очереди на прием. Они, несомненно, уже насмотрелись на снятого крупным