По руке Ника пополз муравей, Ник собирался его раздавить, когда парадная дверь вдруг открылась. Он замер. Генри вышел из дому, остановился на веранде и оглянулся. Потом сделал знак рукой, и из дверей вышла маленькая девочка. Пышная грива светлых кудряшек обрамляла ее лицо, ниспадая на спину. На девочке было белое платье с оборками и кружевные носочки, какие девочки обычно надевают к первому причастию, хотя день был даже не воскресный. Генри указал в ту сторону, где лежал в засаде Ник. Тот затаил дыхание, испугавшись, что его заметили.
Генри и девочка пошли через лужайку в сторону укрытия, где прятался Ник.
– А вот здесь, – сказал Генри девочке, – есть отличное большое дерево, как раз подходящее, чтобы устроить домик на дереве.
Девочка посмотрела на возвышающегося над ней мужчину и кивнула. Ее золотистые кудряшки запрыгали как пружинки. У девочки были большие карие глаза, а кожа гораздо светлее, чем у Ника. Казалось, она похожа на тех куколок, что Тиа Нарцисса запирает в шкаф со стеклом, подальше от неуклюжих мальчишек с грязными руками. Нику никогда не разрешалось трогать этих кукол, но ему не очень-то и хотелось.
– Как у Винни Пуха? – спросила девочка.
– А ты хочешь?
– Да, Генри.
Генри опустился на одно колено и посмотрел девочке в глаза.
– Ты можешь называть меня папой, я теперь твой отец.
Грудь Ника словно что-то сдавило, а сердце забилось так сильно, что стало трудно дышать. Он ждал этих слов всю жизнь, но Генри сказал их не ему, а этой глупой светлокожей девчонке, которой нравится Винни Пух. Должно быть, он издал какой-то звук, потому что Генри и девочка разом посмотрели в его сторону.
Генри встал и спросил:
– Кто здесь?
Обмирая от страха, Ник медленно поднялся и предстал перед человеком, которого мать всегда называла его отцом. Генри стоял, расправив плечи, и смотрел в светло-серые глаза Ника.
– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил он. Ник вздернул подбородок, но не ответил.
– Генри, кто это? – спросила девочка.
– Никто, – сказал Генри и повернулся к Нику: – Уходи домой. Уходи и больше здесь не появляйся.
Ник Аллегрецца стоял в кустах краснокоренника, доходивших ему почти до груди, коленки у него дрожали, в желудке ныло, и он чувствовал, как его надежды умирают. В эту минуту он ненавидел Генри Шоу.
– Сукин сын, – прошипел Ник и посмотрел на девочку с золотыми волосами.
Ее он тоже ненавидел. С ненавистью в глазах он повернулся и вышел из укрытия. Больше он не вернется. Ему надоело прятаться в тени. Все. С этим покончено. Он больше не будет ждать того, чего ему никогда не видать.
Звук шагов вернул Ника к реальности.
– Ну и что ты думаешь?
Гейл подошла к нему сзади и обняла за талию. Ее голые груди отделяла от его спины только тонкая ткань платья.
– О чем?
– О новой и улучшенной версии меня.
Ник повернулся и посмотрел на Гейл. Она стояла там, куда свет не падал, и ему было не очень хорошо ее видно.
– Ты выглядишь неплохо.
– Неплохо? Я потратила на новую грудь несколько тысяч баксов, и это все, что ты можешь сказать? «Неплохо»?
– А чего ты от меня ждала? Могу сказать, что лучше бы ты инвестировала эти деньги в недвижимость, чем тратить на соленую воду.
Гейл надула губы.
– Я думала, мужчинам нравится большая грудь, – сказала она с обидой в голосе.
Большая у женщины грудь или маленькая, не так важно. Главное, что женщина делает со своим телом. Нику нравилось, когда женщина умеет пользоваться тем, что у нее есть, когда в постели она теряет контроль над собой. Когда женщина может полностью отпустить тормоза в постели. А Гейл слишком пеклась о том, как она выглядит.
– Я думала, все мужчины балдеют от большой груди.
– Не все.
Ник давно не предавался фантазиям о женщинах. Если разобраться, он не фантазировал с детства, а тогда все фантазии были на одну тему.
Гейл обняла его за шею и приподнялась на цыпочки.
– Кажется, совсем недавно ты ничего не имел против.
