Клянусь в том богами!
Ее глаза наполнились слезами. Женщина нежно покачала его голову, лежащую у нее на коленях.
— Что мне с тобой делать? Ты знаешь, почему я тебя оставила. Наш брак был проклят.
— Он стал благословением моей жизни.
Найя отвела взгляд и прерывисто вздохнула.
— Я думала, что он — благословение и моей жизни. Я считала так некоторое время.
Семеркет ухватился за эту мысль.
— И он сможет стать благословением снова!
— Нет. Так хотели боги.
— Боги, — мрачно пробормотал он, выплюнув это слово, как яд.
Избитый пошарил рядом — и стиснул рукоятку ножа, оброненного на мостовую. Он поднес лезвие к ее горлу. Изогнутый клинок прижался к нежному изгибу шеи.
— Если ты ко мне не вернешься, он тоже тебя не получит. Я убью тебя здесь и сейчас!
Раздался резкий скрежещущий звук, когда командир охранников рванулся на улицу, подняв копье.
Женщина не повернула головы, но ее голос был ровным.
— Нет! — твердо приказала она охраннику. — Уходи! Он этого не сделает.
Тот помедлил, все еще высоко держа копье.
Семеркет засмеялся.
— Откуда тебе знать, что я не сделаю этого? Наша кровь смешается на улице, а поэты станут воспевать это веками.
Женщина на мгновение замолчала, слезы потекли у нее из глаз.
— Потому что… Потому что, любовь моя, ты убьешь не только меня одну.
Прошло некоторое время, прежде чем до него дошел смысл этих слов. Потом он вздрогнул так, будто Найя ударила его чем-то тяжелым.
Она кивнула:
— Во мне ребенок Накхта.
Очень осторожно она отвела от своего горла кинжал, протянув оружие охраннику.
— Убери это, быстро, — негромко велела женщина — Туда, где он не найдет.
Потом, посмотрев на человека, женой которого когда-то была, взяла его руку, только что сжимавшую кинжал, и положила себе на живот.
Легкое движение под льняными складками обожгло его руку сильней, чем самый жаркий огонь, порезало глубже любого клинка. Черные глаза несчастного стали бездонными.
Семеркет медленно сел, даже не заметив боли в избитом теле.
Найя не смогла вынести его взгляда, и отвернулась, глядя на свои руки, бесцельно мявшие окровавленную ткань головной повязки бывшего мужа.
— Ты понял, наконец, почему я не могу вернуться, Кетти? Надежда, что я смогу вновь стать твоей женой, умерла навек. Боги решили все раз и навсегда.
Семеркет отодвинулся от нее и встал. Кровь текла из его ран, дыхание стало почти неслышным. Он ничего не сказал, молча отвернулся, приложив руку ко лбу, а потом потряс головой, чтобы прийти в себя. Губы его сложились в беззвучном слове, но оно так и не прозвучало. Кинув на женщину последний отчаянный взгляд, он, спотыкаясь, двинулся в ближайший переулок, а потом побежал.
— Кетти! — громко окликнула Найя.
Потом она встала и закричала вслед удаляющемуся силуэту:
— Кетти!
Тот остановился, но только для того, чтобы выблевать у стены. Затем, не оглядываясь, он снова пустился бегом и исчез в темноте.
— Госпожа… — Неподалеку топтался командир охранников. — Хотите, чтобы я его догнал?
Она покачала головой:
— Нет. Скажи остальным, что он не вернется. Они могут успокоиться.
Женщина крепко сжала губы, сдерживая готовый сорваться стон, заставила себя дышать ровно и последовала за командиром охранников в дом. Тот очень тщательно запер ворота.
— Он снова ходил к ее дому, — возмущенно разнесся над маленьким двором сипловатый женский голос.
Сидя в изразцовой ванне в четвертой комнате от входа, Ненри провел бритвой по своей голове. Утреннее солнце болезненно било его по глазам, напоминая, что он слишком много выпил на недавнем празднике Осириса. Лучи отражались в зеркале, которое держал его хнычущий слуга.
Меритра, жена Ненри, продолжала рассказывать со двора свою историю:
— …Колотил в дверь, выкрикивал ее имя снова и снова. Конечно, он был пьян.
Поскольку муж не ответил, голос женщины зазвучал еще пронзительней:
— Ты слушаешь меня?!
— Да как я могу слышать что-нибудь другое? — пробормотал Ненри.
— Что?
Муж бодро отозвался:
— Я слушаю, любовь моя.
Жена вошла в ванную комнату, ее браслеты весело позвякивали, как колокольчики на ослике. Однако выражение лица женщины оказалось весьма невеселым. Ненри заметил, как съежился при ее появлении слуга. Меритра восприняла это, как должное, продолжая разглагольствовать:
— …Такое поведение — позор. И если не проявишь осторожности, это будет стоить тебе должности!
Некоторое время она смотрела, как муж неловко выскабливает голову бритвой.
— А ну-ка, дай мне, — сказала Меритра нетерпеливо и властно.
— Я сам справлюсь.
По правде говоря, Ненри не хотел, чтобы его жена приближалась к бритве.
— Ты только изрежешься и снова зальешь кровью всю одежду, а я не собираюсь стирать и укладывать в складки твою накидку дважды в неделю. Я сказала — дай сюда! — она говорила твердо, с опасным огоньком в глазах.
Ненри слабой рукой протянул ей бритву и торопливо опустил руки в воду, чтобы прикрыть причинное место. Она сделала пять искусных взмахов бритвой, и на месте щетины проступили красные следы, но крови и вправду не показалось.
— Спасибо, любовь моя, — сказал муж, отодвигаясь как можно дальше в выложенном изразцами углублении и потирая одной рукой жгучие рубцы, в то время как другая все еще надежно прикрывала пах.
— Ну?
Меритра скрестила руки па груди. С огромным усилием Ненри придал лицу беспечное и независимое выражение.
— Что — ну?
Она искоса бросила взгляд на ежащегося слугу и выхватила у него полотенце.
— Оставь нас, — велела женщина. — Принеси воды из городского колодца. Два кувшина.
Слуга тупо кивнул и, хромая, ретировался из ванной комнаты.
— И не задерживайся! — крикнула она ему вслед.
Меритра быстро вытерла мужа куском рваной ткани, как утерла бы ребенка или собаку.
— В последний раз я позволила тебе выбирать слугу. О чем ты вообще думал, когда выбрал этого? Лучше было бы купить в храме дрессированного бабуина. По крайней мере, тогда у нас в кладовой хоть что-то оставалось бы.
— Я не понимаю, почему он тебя тревожит, любовь моя? Ты всегда так умно обращаешься со слугами.
То была ложь. Двое слуг уже от них сбежали, а третий повесился.
