во время голода, который поразил эту местность пятьдесят лет назад, фиванцы поднялись, как одно живое существо, и обвиняли нас, их правителей, в этой беде. Нам пришлось бежать в холмы, спасая свои жизни. Я не испытываю желания столь же беспечно отмахнуться от этого «незначительного происшествия», как ты. В подобные времена чиновникам трудно бывает удержать свое место.
Он помолчал. Старческие глаза яростно сверкали.
— А как, по-твоему, я получил свой чин?
Старик снова сплюнул в чашу.
— Итак, что мы собираемся предпринять, снова спрашиваю я, чтобы мирно спать в своих постелях?
Пасер немедленно заговорил, надеясь загладить ошибку:
— Поскольку тело найдено в восточной части города, преступление — если оно имело место — следует раскрыть мне.
Увидев, что министр начинает благосклоннее слушать Пасера, Паверо тоже заговорил:
— Случай надлежит раскрыть мне. В конце концов, жрица — из числа моих людей.
— И о ней так хорошо позаботились, что, в конце концов, зарезали на твоей стороне, — пробормотал Пасер достаточно громко, чтобы его услышали все.
— Этого мы еще не знаем, — возразил министр. — Преступление вполне могло случиться на празднике Осириса, в месте, находящемся в твоем ведении.
— Но строителям гробниц не разрешено являться в мою часть города, — напомнил Пасер.
— Ты цитируешь мне законы, господин градоправитель? — Тох прищурил глаза. Попав в трудную ситуацию, министр стал безрассудным.
— Но ведь очевидно, что боги высказали свою ясную волю, великий господин.
— О чем ты? — полюбопытствовал Тох.
— Я имею в виду, что если бы у богов была хоть какая-то вера в способности господина Паверо, тело этой Хетефры наверняка нашли бы в его части города. Очевидно, Царственный хотел, чтобы я расследовал этот случай.
— Нелепость! — задохнулся Паверо. — И к тому же — святотатство!
— Вы обвиняете меня в ереси?
Обвинение в ереси было самым серьезным в Египте.
— Я вижу, куда вы клоните. Не думайте, что я не вижу. У вас есть коварная цель, и вы надеетесь замаскировать ее обвинениями в мой адрес.
— Коварная цель?!.
— Вот почему вы хотите сами расследовать этот случай… Чтобы скрыть истину!
Слуги и храмовые рабы громко вздохнули, услышав такие упреки.
— Довольно! — взвыл министр. — Это недостойно — выдвигать такие обвинения! Я знаю, вы друг друга не любите. Но если эти обвинения истинны, куда это приведет меня, назначившего вас обоих? — Старик поджал дряблые губы. — Мы должны распутать дело — и быстро. Кто успешно проведет это расследование? И как мне узнать, будет ли рассказанное вами правдой, а не выдумками, призванными меня ублажить?
В голову Ненри, стоявшего в дальнем конце помещения, пришла дикая мысль, и он слегка кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
— Да, что? — жесткие глаза министра Тоха обежали комнату. — Что ты хочешь сказать? Кто ты?
— Я — Ненри, великий господин, старший писец господина Пасера. Если градоправители меня простят, я думаю, у меня есть способ разрешить этот вопрос.
— Ну? — спросил министр.
— Для расследования этого преступления следует назначить того, кто не подчиняется ни одному из градоправителей, — заявил Ненри. — Нужно убедиться, что перу богини Маат будет оказано должное почтение.
— Да, да. Но есть ли во всех Фивах хоть один такой человек? Уж конечно, каждый подчиняется либо одному градоправителю, либо другому. — Министр задумался при словах о «пере правды», которое богиня Маат кладет на весы, дабы выяснить истину.
— Мой брат, Семеркет, как раз и есть такой человек, великий господин.
Это имя было подхвачено шепотом, похожим на шорох перепелиных крыльев, и облетело всю комнату.
— И почему этот Семеркет так подходит для расследования данного преступления?
— Раньше он был чиновником в Канцелярии Расследований и Тайн в этом самом храме, великий господин. Он знает законы, очень умен — и предан истине.
Министр был заинтригован.
— Но ты работаешь на Пасера. Так почему бы твоему брату не отдать предпочтение этому градоправителю из любви к тебе?
— Великий господин, мой брат никого не любит. А добрый друг господина Пасера, господин Накхт, женат на бывшей супруге Семеркета. Я не думаю, что Семеркет станет выказывать благоволение к господину Пасеру.
— Накхт… Хранитель гарема фараона?
— Да, великий господин.
— Дела идут все лучше и лучше, — весело прокаркал Тох. — Но разве не должен Семеркет в таком случае благоволить к Паверо, чтобы отомстить Накхту?
— О нет, великий господин. Он никогда так не поступит.
— Почему же?
Ненри сглотнул.
— Потому что… Потому что он сказал мне, что считает господина Паверо… — Голос писца замер.
— Ну? — Тох начал терять терпение.
— Э-э… Он назвал его старым кляузником с засранными мозгами, великий господин.
Комната взорвалась смехом. Паверо на своем стуле застыл, его смуглое лицо побагровело.
— Молчать! — грубо взревел старый министр. — Еще раз устроите гвалт — и я очищу эту комнату.
Он снова повернулся к Ненри.
— Похоже, твой брат очень желчный человек.
— О да, великий господин, — с готовностью закивал писец. — Он уважает только одно — перо правды госпожи Маат.
Паверо негодующе встал.
— Я протестую! Назначение такого человека — приверженца Сета, как сказал о нем его собственный брат — оскорбит богов! Ничего хорошего из этого не выйдет.
Но Тох, не обратив на него внимания, обратился к Ненри:
— Приведи ко мне этого человека.
И сделал жест, показывавший, что аудиенция закончена.
Министр встал с трона и, слегка споткнувшись, вышел наружу, чтобы облегчиться после пива и пальмового вина.
Паверо, злобно посмотрев на Ненри и Пасера, громко и возмущенно выдохнул — и зашагал обратно к речной барке. Писец и его начальник остались в передней храма. Пасер упорно хранил молчание.
— Надеюсь, вы не думаете, господин, что я слишком поспешил, предлагая моего брата… — начал писец.
— Я должен бы тебя отлупить, — категорически заявил чиновник. — Никогда больше не поступай так, Ненри, не переговорив сначала со мной.
— Да, господин. Я был не прав, господин. Больше этого не повторится.
Градоправитель Восточных Фив засмеялся и хлопнул огромной ручищей по спине дрожащего писца.
— Не торопись, Ненри. Ты поступил неверно, не обсудив это со мной. Но сам план — правильный.
— Господин?
