— А я — твоя жена.
— Ты сама сказала, чтобы я что-нибудь с ним сделал!
— А я говорила, чтобы ты притащил его сюда, в наш дом? Он наверняка снова запьет и всех нас опозорит. Будет вопить ночью, как бешеный бабуин, взывая к этой шлюхе, на которой был женат, так что услышат все!
Поток упреков оборвался внезапным вскриком. Рука Семеркета протянулась с носилок и схватила ее за запястье. Меритра задохнулась от боли, слезы брызнули у нее из глаз.
Семеркет заставил Меритру медленно опуститься на колени, так что ее лицо очутилось напротив его лица. Его голос был тихим и неумолимым:
— Чувствуешь эту руку? Ее силу?
— Отпусти меня, — прошептала она, широко распахнув глаза.
— Еще одно слово о Найе — и я сломаю тебе шею, как тростник.
Женщина уставилась в его черные глаза — и поняла, что это и впрямь человек Сета, сеющий везде, где бы ни появился, хаос, смятение… и насилие. Она не сможет крутить им благодаря своему скверному нраву или переменчивым настроениям, как крутит своим запуганным и уступчивым мужем.
— Говори обо мне все, что хочешь, — продолжал Семеркет все тем же ровным тоном. — Но ни слова — о Найе, поняла?
Меритра кивнула.
Он выпустил ее запястье так внезапно, что она упала и шлепнулась на землю. Меритра перевела взгляд со своего смущенного молчаливого мужа на слуг. Кеея забыла про свое ухо и с раскрытым ртом глазела на госпожу, растянувшуюся на плитах двора. Десятник в пруду пялился на нее из-за тростника.
И тут ото всех соседних домов вдруг грянули приветственные крики. Служанки пронзительно завывали, мужчины одобрительно улюлюкали.
Меритра поднялась на ноги и, не встречаясь ни с кем глазами, быстро направилась к дому. Добравшись до дверей, она пустилась бегом. Во двор донеслись ее приглушенные вопли.
Спустя мгновение Ненри повернулся к брату.
— Тебе не следовало этого делать, Кетти, правда… Она не такая уж плохая женщина.
Семеркет молча закрыл глаза и снова лег, поэтому не увидел легкую улыбку, появившуюся на губах старшего брата.
Прошло несколько дней, прежде чем вино выветрилось из Семеркета настолько, что он мог стоять, не испытывая головокружения. Все это время он спал на тюфяке в кладовой во дворе своего брата. Меритра оставалась в своей комнате, заявляя, что не выйдет, пока этот безумец не уберется из ее дома.
В общем, почти все были счастливы сложившимся положением дел, а слуги шептались между собой, что им хотелось бы, чтобы брат хозяина почаще наведывался к ним в дом.
Но жена Ненри вынуждена была нарушить свое обещание, когда к ним явился господин градоправитель Пасер, желая отдать дань уважения новому чиновнику Канцелярии Расследований и Тайн. Стояло утро, и Пасер появился со своей обычной армией обожающих его горожан. Ненри встретил его у ворот и низко склонился перед начальником, протянув вперед руки. Меритра оставалась на заднем плане, поджав губы от ярости — высокий гость не известил о своем приходе.
— Нет, нет, — запротестовал Пасер, — я пришел только для того, чтобы повидать твоего брата, и через минуту ухожу. Но если у тебя найдется кусок мяса… И какая-нибудь речная дичь тоже оказалась бы кстати. Жареные финики… Если похлопочешь, потому что этим утром я слегка проголодался. Ничего замысловатого, если не возражаешь — пожалуйста, не нарушай своих привычек.
С этими словами Пасер вошел в гостиную, в то время как Ненри, его жена и слуги бегали, готовя легкую закуску для своего почтенного гостя. А тот устроился в самом большом кресле в комнате, и Меритра закусила губу, увидев, как тонкие ножки эбенового дерева протестующе скрипнули под тушей градоправителя. Семеркет, торопливо облачившись в лучшие одежды Ненри, вскоре присоединился к прибывшему.
— Так, так! Наконец-то сюда пришел герой, которого мы все ждем. Семеркет, не так ли?
Тот согнулся, протянув вперед руки на уровне колен. Толстяк Пасер улыбнулся.
— Ненри перед всеми бахвалится твоими талантами. Мы ожидаем от тебя многого в этом плачевном деле.
Семеркет с сомнением уставился на брата. Пасер поймал этот взгляд и засмеялся.
— Это правда. Тебя бы не было здесь сегодня, если бы твой брат не осмелился замолвить за тебя словечко. А позволь сказать, когда поблизости находится Старый Кошмар, даже мне трудно бывает подать голос!
Градоправитель добродушно посмотрел на писца, который застенчиво стоял в дальнем конце комнаты.
— Старый Кошмар? — переспросил Семеркет.
— Это всего лишь прозвище, которое я дал моему собрату с западного берега, Паверо.
— Ах, да…
— Мне сказали, что ты разделяешь мое мнение о нем. Как ты там его назвал, по словам Ненри? «Старый кляузник с засранными мозгами», так? Здорово!
Семеркет ужаснулся:
— Мой брат не должен был этого говорить.
— А почему бы и нет? Все равно все так думают. Вообще-то, эти твои слова убедили меня, что министр правильно сделал, что поручил тебе данный случай.
Градоправитель заговорщицки понизил голос, наклонившись к Семеркету:
— Между нами говоря, я подозреваю, что Паверо знает об этом деле больше, чем признается. А вот и еда!
Кеея с перевязанным ухом внесла большое деревянное блюдо с мясом и хлебом, а слуга писца налил вино в серебряные чаши. Хотя с лица Пасера не сходила улыбка, глаза его не отрывались от Семеркета.
— Пожалуйста, — сказал он, протягивая чашу вина, — выпей. Я настаиваю.
Лицо стоящего в тени Ненри тревожно дернулось. Семеркет не обратил внимания на гримасы брата и принял чашу душистого белого мареотийского вина из рук градоправителя. Писцу вина не предложили, он мог только беспомощно наблюдать, как младший брат выпил, хотя это могло свести его исцеление на нет.
— Почему господин подозревает своего собрата? — спросил Семеркет.
Пасер поднес ко рту баранье ребро и задумчиво обглодал его, прежде чем ответить. Видя, что чаша собеседника пуста, он вновь наполнил ее.
— Просто заговорило мое старое недоверие к знати. Они непохожи на нас, Семеркет, на тебя и на меня. Мы всю жизнь должны следовать правилам, тогда как они делают, что хотят.
Ненри кашлянул от дверей. Градоправитель ошибался, думая, что Семеркет когда-либо играл по иным правилам, чем свои собственные. Все же писец не спешил поправлять господина — и заметил, что брат его тоже с этим не спешил.
— Хуже всего южные семьи, — продолжал Пасер. — Они такие высокомерные, так гордятся своими привилегиями! Не мог бы ты передать мне утку? Великолепно. И я тебе еще кое-что скажу — теперь, когда южное царство почти уничтожено, эти семьи вынуждены терпеть лишения — впервые на протяжении многих поколений. Теперь все богатство сосредоточено на севере, а не здесь, в Фивах. Им это не нравится. Я подозреваю их, Семеркет… А прежде всего — Паверо.
— Подозреваете… А в чем?
Семеркет принял из рук Пасера третью чашу вина.
— Во всем… и ни в чем. У меня просто чутье, вот и все. Не больше — но и не меньше. И я совершенно убежден, что Паверо скрывает что-то дурное. А теперь…
Пасер принялся высасывать из кости мозг, и его сияющее лицо стало хитрым и сосредоточенным.
— Если ты что-нибудь выяснишь — что угодно, это все равно, — способное подтвердить мои подозрения, тогда я мог бы… Ну, об этом необязательно говорить, верно?
Он позволил невысказанному обещанию повиснуть в воздухе.
