нерешительно ответил он. — Если это любовь…
Царица радостно засмеялась.
— Ты ответил, как мужчина. Почему ваш пол никогда не может правдиво говорить о своих чувствах?
— Разве это важно — что я чувствую? — спросил он слегка нетерпеливо. — Она в опасности. И нищие придут сегодня ночью, чтобы забрать сокровище из Великого Места! Нельзя терять времени, великая госпожа!
Звук далеких рогов пронесся по маленькой комнате. Лицо Тийи изменилось, став на мгновение жестким и решительным. Служанка — а может, одна из младших жен — прокралась на балкон, чтобы прошептать что-то ей на ухо. Царица покачала головой, но ничего не сказала.
— Мне сообщили, что фараон закончил свое совещание, — сказала она Кенамуну и Семеркету. — Этим утром мой сын Пентаура организует охоту на уток на северных болотах. Я сделаю так, что ты к нам присоединишься, Семеркет.
Чиновник пришел в ужас. На такое легкомыслие просто не было времени!
— Ваше величество…
Она подняла выкрашенную хной ладонь.
— Есть причина, по которой я прошу тебя пойти, — негромко проговорила Тийя. — В эти дни красная и белые короны тяжелы для головы фараона. Еще один такой удар, и… — Она трагически вздохнула, подразумевая, что фараон слишком слаб, чтобы вынести подобные вести.
Семеркет ответил, не задумываясь:
— Поскольку наследный царевич объявлен соправителем, я уверен, теперь станет легче…
Тийя заметно вздрогнула, ее карие глаза расширились, рот сложился в такую гримасу, что стали видны острые зубы. Она схватила Семеркета за руку, и ногти ее пробороздили красные полумесяцы на его коже.
— Кто тебе такое сказал? Где ты услышал такую ложь? Отвечай, болван! Никто еще не назван соправителем. И уж меньше всего этот…
Кенамун встал со стула и громко откашлялся.
Тийя посмотрела на писца и немедленно захлопнула рот. Она снова легла на кушетку, глубоко дыша. Успокоившись, царица печально посмотрела в глаза Семеркета.
— Фараону не нужен соправитель. Он — могучий бык, парящий сокол.
Традиционные слова звучали плоско и безжизненно в ее устах. Семеркет ничего не сказал. Полумесяцы, которые она пробороздила у него на руке, начали сочиться густой кровью. Тийя притворилась, что увлеченно разглядывает узоры своей накидки.
— Я всего лишь пожилая женщина, — проговорила она, — и слишком защищаю своего мужа, наверное. Но я помогу тебе, Семеркет, несмотря на твои жестокие слова.
Внезапно царица стала деятельно обсуждать планы и детали охоты на уток, как будто ничего не случилось. Она сказала, что Семеркет разделит с ней ее прогулочную барку, а настроение фараона наверняка улучшится после того, как он сделает несколько удачных выстрелов.
— Тогда я попрошу у него эскорт, который отправится с тобой в деревню. Я должна найти идеальный момент, чтобы задать ему вопрос. Но ты должен хранить молчание, потому что я — единственная, кто знает, как с ним обращаться.
Внезапно, как по мановению волшебной палочки, гарем сделался средоточием бурной активности. Из своих комнат появились, зевая, младшие жены, повсюду сновали стражи-евнухи.
Тийя быстро дала Семеркету указания насчет того, когда он должен появиться на храмовой пристани. Министерский писец останется с ним и никому не разрешит к нему приблизиться. Он все время будет рядом с Семеркетом, — подчеркнула царица. Кто знает, какие опасности поджидают дознавателя? Разве его однажды уже не пытались убить?
Низко поклонившись, Семеркет оставил царицу у зарешеченного окна.
Когда он вышел в дверь, смотревшую на каменный мост, Кенамун поспешил за ним со словами:
— Необыкновенная женщина, великая жена, верно?
Семеркет молча посмотрел на него. Всю дорогу через каменный мост он чувствовал жжение там, где ногти Тийи впились в его руку.
В это самое время во многих фурлонгах оттуда служанка Кеея стояла перед мусорной ямой, держа корзину с отходами. То был мусор обычного фиванского дома — кости, оставшиеся за неделю от трапез, рыбьи головы, одежда, слишком изношенная, чтобы найти ей дальнейшее применение. Служанка поискала кремень и растопку из пальмовых волокон. Утро было в разгаре, и ее госпожа отправилась в храм Сехмет, чтобы навестить своего дядю, старшего жреца.
«Меритра в эти дни зачастила в храм дяди», — подумала Кеея. А когда госпожа возвращалась, она была раздражительной и замкнутой, часто запирала слуг в маленьком погребе, где они втроем ночевали. Сидя в темноте рядом с мешками пахнущего плесенью зерна и кувшинами перебродившего пива, слуги слышали, как Меритра ходит наверху, иногда — кругами. Порой госпожа напевала про себя, и Кеея подозревала, что ее госпожой начинает овладевать демон.
Кремень был в маленькой нише в кирпичной стене. Потянувшись за ним, служанка почувствовала, как одна из плит шевельнулась под ее ногами. Плита эта слегка приподнималась над другими.
Кеея слегка подумала и нагнулась, чтобы вернуть плиту на место. Но та все еще болталась, как будто что-то мешало ей лечь, как следует. Девушка подняла плиту и оглядела то, что было спрятано в дыре под ней. И едва-едва сумела сдержать крик, который рвался с ее губ.
Она быстро вернула плиту на место.
Когда госпожа вернулась домой, служанка ничего не сказала, ожидая, пока Ненри вернется на обед. Как только писец, нагруженный свитками, устало открыл ворота, Кеея подошла к нему.
— Господин, — сказала она, — не найдете ли вы момент, чтобы посмотреть кое на что?
Ненри собирался отмахнуться, потому что в тот день Пасер бросил на него всю работу — доклады надсмотрщиков, перечни налогов. Почему-то градоправитель в последний момент сорвался, чтобы принять участие в охоте на уток с царицей Тийей — не больше не меньше. Но у служанки было такое серьезное выражение лица, что все протесты умерли у писца на губах, и он последовал за девушкой к мусорной яме.
Кеея подняла плиту. В дыре лежал трупик младенца, девочки. Тельце было разрисовано красным, на крошечных ладонях, ногах и на лбу начертаны знаки. Не обычные иероглифы, а примитивные символы древних времен. На маленьком тельце лежали амулеты и талисманы. У ребенка был вспорот живот, в высохших внутренностях виднелась восковая кукла. В груди младенца торчал нож, на глазах была повязка.
— Позови остальных. — сказал Ненри ужасным голосом.
Меритра лежала на постели, потому что имела обыкновение дремать, пока муж обедал. Такой порядок вещей устраивал их обоих, потому что сводил ежедневное общение к минимуму. Поэтому она удивилась, увидев, как Ненри внезапно появился в дверях, а за ним — слуги.
— Почему вы мешаете мне отдыхать, безумцы? — с видом смиренного долготерпения спросила она, словно обращаясь к богам с просьбой прояснить их неисповедимые пути.
Муж быстро пересек комнату, схватил жену за волосы и швырнул ее, вопящую, к стене.
Колдунья! — взревел он. — Ведьма!
Ненри чуть не заплакал, но удержался, мужественно справившись со слезами.
— Схватите ее, — велел он слугам. — Крепко свяжите. А потом посадите в подвал.
Меритра была слишком потрясена, чтобы говорить. Только когда слуги схватили ее и связали руки, женщина стала изрыгать проклятия и жаркие богохульства.
Но слуги как будто не слышали ее угроз и обещании всяческих кар. Меритре пришлось черпать утешение в том, что они съеживались, прикасаясь к ней, словно она оказалась тварью с чешуей и рогами.
В подвале уже ждал Ненри, отказываясь взглянуть на жену до тех пор, пока ее не привязали за руки и за ноги к креслу лицом к верстаку, на котором были аккуратно разложены свидетельства черного
