отделанная золотом лодка фараона. Пентаура и Ассаи преклонили колени, а Тийя склонила голову. Семеркет увидел, что в ее взгляде мелькнуло… что? Раздражение? Паника? К огорчению чиновника, царские моряки свернули парус судна фараона так, чтобы судно это задавало темп движения лодки царицы.
Сиплый голос окликнул:
— Какой неприятный сюрприз, госпожа. Не ждал увидеть тебя здесь. Пентаура, ты же знаешь — я не хотел, чтобы в охоте принимали участие женщины.
Это говорил сам фараон. Семеркет посмотрел на лодку царевича, не вставая с колец, и увидел, что Пентаура побелел под своим загаром.
— Отец…
— Не вини мальчика, Рамзес, — спокойно перебила Тийя сына, лениво вытянувшись на своем сиденье под балдахином. — Я сама себя пригласила. Подумала, что отдых среди тростников мне не помешает.
— Отдых, госпожа? Это — охота. Разве я не создал сады и озера, чтобы их хватило для твоего отдыха? И кто это там с тобой — любовник?
В этот миг Семеркет осознал, что фараон показывает своей тростыо прямо на него. Семеркет спрятал лицо, съежившись. Последнее, в чем дознаватель нуждался в этот момент — это чтобы его обвинили в том, что он любовник старшей жены фараона.
— Какая нелепость, Рамзес! — раздраженно ответила Тийя. — Ты думаешь, я взяла бы в любовники крестьянина? То, что благодаря замужеству я пошла в твою семью, и без того было для меня шагом вниз.
Светлые глаза правителя сверкнули.
— Кто знает, как низко еще вам придется спуститься, госпожа.
— Это Семеркет, — лениво продолжала Тийя, не обратив внимания на слова Рамзеса. — Ты наверняка помнишь — он расследует убийство жрицы. Его назначил Тох.
— Ты здесь… — фараон обратился прямо к Семеркету. — Подними голову, чтобы я мог видеть тебя.
Чиновник поднялся на колени.
— Хм-м… — с сомнением в голосе протянул фараон. — Тох называет тебя ужасным Изрекателем Правды. Эго верно, что ты назвал брата моей жены, Паверо, идиотом?
— Нет, ваше величество.
Фараон нахмурился:
— По словам Тоха, ты его именно так и назвал. И кто же из вас лжет? Отвечай.
Семеркет печально вздохнул:
— Я не называл его идиотом, ваше величество. Я назвал его старым кляузником с засранными мозгами.
Над рекой разнесся короткий смешок Рамзеса.
— Ха! Чистая правда!
Немедленно вся река вокруг зазвенела смешками, когда придворные присоединились к грубому смеху фараона. Семеркет из-под полуопущенных ресниц посмотрел на царицу. Она багрово покраснела, а Пентаура с Ассаи снова с ненавистью смотрели на Семеркета.
— Я вижу, Тох был прав насчет тебя! — сказал фараон, радостно улыбаясь. — После охоты поплывешь обратно во дворец на моей яхте, Семеркет. Мне не помешает услышать в кои-то веки слова человека, имеющего здравый смысл.
— Зачем? — заговорила Тийя. — Ты никогда не обращал на здравый смысл никакого внимания.
— Полагаю, госпожа, это твой тонкий намек на нашу размолвку, касающуюся престолонаследия.
— Это мой тонкий намек на слово чести, которое ты дал, когда мы поженились.
— Я поступаю так, что лучше для державы, госпожа, а не для твоей семьи.
Глаза царицы засверкали, и она оглядела маленький флот, словно искала кого-то.
— А где наследный царевич? Пентаура лично пригласил его отправиться на охоту вместе с нами. Он болен? — Ее губы сложились в тонкую насмешливую улыбку. — Опять?
— Он занимается делами державы, госпожа. И ни одно из них тебя не касается.
Прежде чем супруги могли обменяться новыми репликами, Пентаура вмешался в их разговор:
— Я могу помочь тебе заниматься делами державы, отец. Испытай меня! Поручи мне какое-нибудь дело. Назови любое, — и я его выполню. — Хотя царевич был мужчиной, которому почти исполнилось двадцать пять, в тот миг голос его прозвучал тонко и жалобно. — Если бы ты только дал мне шанс…
— Что? — спросил Рамзес, слегка нахмурившись. — И лишить фиванцев возможности любоваться твоими ярмарочными трюками во время праздников? Я не могу поступить с ними так жестоко. Развлекай толпу и дальше, сын мой, это у тебя получается лучше всего.
Фараон повернулся к своему рулевому и указал вперед.
— Отправляемся! — скомандовал он.
Моряки немедленно высвободили парус. Он туго надулся под порывом ветра, и судно фараона рванулись вперед. Раздалось множество криков — это придворные снова пустились в путь.
Судно царицы Тийи, переполненное ее служанками, шло слишком медленно, чтобы их догнать.
Охотничий флот разделился в поросших папирусом болотах. Царица выбрала маленькую лагуну далеко от места охоты. Там и причалило ее судно.
Царица была молчалива после того, как фараон оставил их на Ниле. Она ярилась про себя, но, когда ее лодка достигла тростников, настроение улучшилось, и она стала разговорчивой, почти веселой. Тийя собственноручно извлекла вино из запасов, сложенных на корме, и сорвала с кувшина глиняную печать. Сделав длинный глоток из инкрустированного драгоценными камнями золотого кубка, она с довольным видом сказала:
— О, отличное вино. Это из моих фамильных поместий. Говорят, наш виноград столь же прекрасен, как и тот, что растет в виноградниках самого Осириса. Попробуешь?
Она налила в кубок еще немного.
Семеркет пил только пиво с тех пор, как очутился в деревне строителей гробниц, и мысль о вине была мукой для его языка. Царица увидела его колебания и убрала кубок.
— А, — сказала она. Лицо ее было нежным, а богатый оттенками голос — полным жалости. — Разве мой управляющий Накхт не сказал мне однажды… Подожди, что же он сказал? Да, теперь я вспомнила — что у тебя проблемы с вином. Вообще-то, он говорил, что ты колотишь в его ворота всю ночь напролет, пьяный и сердитый, желая увести его жену.
— Он так вам сказал? — негромко спросил Семеркет.
Царица убрала кубок,
— Не думаю, что после этого я буду предлагать тебе вино. Не хочу искушать тебя, подталкивая к плохому поведению.
При упоминании о Найе Семеркет помрачнел и потянулся за кубком.
— Накхт неверно вам все сообщил, — коротко проговорил он.
Тийя, казалось, заколебалась, но губы ее задрожали, словно она пыталась подавить улыбку. Царица позволила ему взять золотую чашу.
Семеркет выпил.
Темно-красное вино потекло по его языку. Тийя была права — виноградники, на которых вырастили этот урожай, должны были расти в небесных полях Иару. Семеркет возрадовался вину. Оно было одновременно спокойным и ликующим, напоминая, что Египет некогда был местом порядка и уважения. А когда он выпил еще, то нашел в вине и мудрость.
Чиновник протянул кубок, чтобы снова испробовать мудрости, и царица налила ему еще.
Потом с кормы пришли ее служанки. Они сели рядом с Семеркетом и возложили на его голову венок, а после осыпали его жареным ячменем. Одна из них взяла арфу и тихо запела.
Он засмеялся и спросил:
— Что? Вы собираетесь принести меня в жертву?
Но служанки только улыбнулись и заставили его умолкнуть, чтобы не помешать другим охотникам.
Утро умирало в жужжании стрекоз, далеких криках придворных и голосах диких птиц. Семеркет снова
