— А что? Ты знаешь, кто они такие?
Мардук пожал плечами, снова устремив взгляд в сторону берега.
— Это племя, которое правило в Месопотамии, до того как с севера вторглись касситы. Теперь они сражаются с эламцами. Их с трудом можно назвать убийцами, Симеркет, на самом деле мы, коренные вавилоняне, считаем их патриотами.
Симеркет насмешливо хмыкнул.
— Пусть боги избавят меня от патриотов, хоть их преступления столь благородны!
Остальную часть послеполуденного путешествия они провели в молчании. Симеркет расширенными глазами взирал на бескрайние долины, раскинувшиеся по берегу реки, на бесконечное море вспаханной земли, изрезанной каналами и усеянной водяными колесами. Поля незаметно поднимались, переходя в холмы, те, в свою очередь, резко переходили в высокие скалы и каньоны, через которые извивался Евфрат.
Течение здесь было заметно стремительнее, но маленькая круглая лодчонка оказалась такой же устойчивой, как и в почти неподвижных водах. Речные выдры прыгали среди камышей, а один раз Симеркет увидел гепарда, осторожно пьющего у кромки воды. При их приближении он повернулся и устремился обратно в ущелье. Вскоре каньоны снова уступили место заросшим камышом топям. Вначале низкие, камыши через некоторое время сделались высокими, как деревья, так что покрытый ими Евфрат казался зеленым тоннелем, сквозь который едва просачивался свет.
— Как божественные поля лару! — пробормотал Симеркет.
Время от времени он поглядывал на черные вязкие заводи какой-то булькающей тины, формирующейся возле берега. Он заметил, что за их лодкой ползло черное пятно, и на его грязной поверхности играли все цвета радуги. Египтянин указал на него и спросил Мардука, что это такое.
— Битум, — ответил Мардук, — проклятие местных землевладельцев. Он выщелачивается из земли, наподобие какой-то чумы, насылаемой из ада, губящей посевы и отравляющей землю.
— Битум? Я видел статуи и мебель, вырезанную из него. Я думал, что это вид камня.
— Когда он высыхает, то да, он поразительно твердый. Сейчас ты видишь его в естественном состоянии, он густой и жирный. Единственное его достоинство в том, что он часами может гореть.
Симеркет опустил в реку палец. Когда он его вынул, палец оказался покрытым какой-то липкой черной пленкой, слегка пахнувшей серой. Трудно было вообразить, что эта мокрая, клейкая субстанция может гореть.
— Значит, он хороший источник тепла и света?
Мардук пожал плечами.
— Он выделяет такое вонючее облако копоти, что мы пользуемся им только в тех случаях, когда нет сухого навоза. Если ты спросишь мое мнение, я скажу, что это то, что богиня земли изрыгает из своего чрева. Но я знаю, что некоторые женщины гагу взяли разрешение на использование того битума, который смогут найти.
— Гагу?
— Женский монастырь, чья религия — торговля. По мере того как мы будем приближаться к Вавилону, ты, возможно, увидишь их фургоны. Ты их узнаешь, там все водители и охранники — женщины.
— И женщины нашли применение этому битуму?
Мардук снова пожал плечами и замолчал.
Река начала лениво изгибаться на восток. Когда они огибали мыс, вдали Симеркет увидел стены города. Подобно Мари, они несли на себе шрамы недавней войны, но он заметил, что они не были разрушены. Как и во всех вавилонских городах, в которых побывал Симеркет, он разглядел позолоченный зиккурат, возвышающийся над уцелевшими зданиями. Когда они подплыли ближе, до них стали доноситься звуки, свидетельствующие о том, что жизнь в городе не умерла. Вскоре они достигли отлогого берега, прижавшегося к городским стенам, где уже расположились многочисленные торговцы.
— Где мы находимся? — спросил Симеркет.
— В том месте, где проведем ночь, — ответил Мардук. — В городе Ис.
Симеркет поднял голову.
— Ис? Мы у исинов?
Мардук кивнул.
— Это их родовое гнездо, — пояснил он.
Хотя в предыдущем году эламцы подвергли город Ис осаде, его защитники разбили своих врагов. Это сделало Ис магнитом для всех повстанцев и несогласных, ненавидящих эламцев, и город стал неофициальной столицей вавилонского сопротивления. Банды наемников и всякого сброда устремились в него с востока и юга. Любой из их числа мог оказаться сыщиком эламцев или вавилонским перебежчиком. Поэтому в Исе, как Мардук предупредил Симеркета, они не будут пользоваться полным доверием.
Вскоре после того как они встали лагерем на берегу и развели из навоза огонь, Симеркет заявил, что хочет войти в городские ворота.
— Я хочу найти исинов, — объяснил он Мардуку, — кого-нибудь, кто знает о недавнем нападении на…
Он замолчал. Нападении на кого? Единственное, что он знал наверняка, — это то, что Найя и Рэми служили в доме египетского посла. Несомненно, что если бы на посла было совершено нападение, ему было бы это уже известно. Как бы там ни было, он мог начать только с этого.
— Я иду в город, — решительно заявил он.
Мардук запротестовал:
— Если ты пойдешь туда неуверенной походкой, задавая вопросы о сопротивлении, то продержишься не более десяти минут, прежде чем кто-нибудь не вонзит тебе нож между лопаток.
Симеркет упрямо вздернул подбородок, но ничего не ответил.
И тогда Мардук решил, что пойдет в город сам.
— Может статься, я увижу там кого-то из знакомых. Возможно, отыщу кого-нибудь, кто сможет поговорить с тобой — того, кто знает о налетах исинов. — Он поднялся на ноги и скинул тунику. — Не ходи туда один. Не то найдешь там свою смерть.
Хотя Симеркет не любил заранее подстроенные встречи, всегда подозревая, что подстроено еще многое другое, но понимал, что Мардук дает ему хороший совет, и решил ему последовать. А пока он ждал, прислонившись к городской стене. Глаза его щипало от нависшего над землей коричневого зловонного облака, поднимавшегося от навозных костров. Ему стало трудно дышать, и он отправился к реке, где воздух был чище. Однако у застойной воды носились тучи свирепых москитов, которые прямо-таки набросились на него. Симеркет так громко бил их и ругался, что сын виноторговца пожалел его и принес страшноватого вида черный бальзам. Жестом он показал, что бальзам следует намазать на тело. Египтянин понюхал снадобье, и резкий запах битума ударил ему в ноздри. Но очевидно, снадобье все же обладало эффективным действием, ибо после того, как он намазал его на лицо и конечности, москиты потеряли интерес к жертве.
Внезапно он увидел, что с берега на него смотрят водяные скорпионы и отвратительные волосатые длинноногие пауки. Скорпионы цокали передними клешнями, крадучись подползая к нему. Он заметил, что насекомые в Месопотамии были огромными — самые большие из всех, что он когда-либо видел. Он огляделся и обомлел: его окружал легион каких-то пауков, жуков, богомолов и другой ползающей мерзости. Издав короткий крик ужаса, Симеркет вскочил на ноги. От его движения насекомые несколько отползли, но как только он замер, снова начали агрессивно двигаться в его направлении.
Подавив гадливое чувство, он вернулся к навозным кострам, где спали торговцы; насекомые не последовали за ним туда, где дрожало пламя. Тем не менее ему было не по себе видеть их немигающие темные глаза, наблюдавшие за ним из травы. В течение всей ночи Симеркет время от времени воинственно шевелился и махал руками, хотя бы для того, чтобы дать понять этим тварям, что он еще жив и может постоять за себя.
Луна висела низко над горизонтом, когда появился Мардук. Он похлопал Симеркета по плечу и кивнул в сторону ворот. Симеркет встал и молча последовал за ним в город.
Рядом с главной площадью Мардук открыл дверь, ведущую в маленькую таверну. Ее арочный потолок дочерна закоптился от столетиями горевших здесь лишенных вентиляции печей; настенные фрески были
