Одноглазый молчал, все так же не шелохнувшись.
— Это случилось примерно двенадцать недель назад, — настаивал Симеркет. Но тут же умолк. По щеке Одноглазого поползла слеза.
— Он тебе ничего не скажет, — услышал он сзади. Симеркет обернулся. Возле него стоял мальчик с ведром воды. Встав на колени, он зачерпнул в ковш воды и поднес ко рту Одноглазого. Большая часть жидкости стекла по подбородку ему на колени, но сколько-то попало в рот.
— Он не может говорить, — объяснил мальчик, поднося еще один черпак ко рту раненого. — Боги повредили ему мозг, и теперь он не может даже пальцем пошевелить. О чем ты его спрашивал?
Симеркет повторил вопрос.
— Египетский мальчик? — услышал он полный сомнения вздох. — Не было здесь египтян! Насколько я знаю, они не жалуют нашу медицину.
Симеркет опустился на колени, чтобы заглянуть в лицо Одноглазого.
— В Египте мы бы вскрыли ему череп…
Мальчик содрогнулся.
— Я слышал, после этого долго не живут!
Симеркет пожал плечами:
— По крайней мере это не обрекает на долгое умирание. Разве это жизнь?
— Как сказать… — философски заметил мальчик, помогая несчастному. — Я каждый день кормлю его и ухаживаю за ним, как если бы он был каким-то благородным. Если подумать, то ему, может быть, никогда не было так хорошо!..
Симеркет молча встал, сокрушенно покачав головой. Когда придет его собственный День Боли, пусть боги будут милосердны и убьют его сразу, подумал он и обвел взглядом площадь. Но в наступающих сумерках лица больных были неотличимы одно от другого.
— А вы не можете предложить какое-нибудь другое средство, чтобы не вскрывать череп? — спросил мальчик.
— Нет, — ответил Симеркет, отчаянно вглядываясь в лица больных, — это единственное средство, которое я знаю…
Он запнулся, слова замерли у него на устах: знакомая фигура!
— Мардук? — воскликнул он, пораженный. И закричал:
— Мардук!
В полусотне метров от него его бывший раб склонился над кем-то из больных. Услышав свое имя, Мардук резко вскинул голову. Даже в сумерках Симеркету показалось, что его глаза расширились от удивления. Не мешкая ни секунды, Мардук сорвался с места.
Симеркет бросился вдогонку. Но с учетом множества лежащих на земле людей это было непросто. Симеркет изворачивался, как угорь среди тростника. Он перепрыгивал через головы, не обращая внимания на несущиеся вслед ему крики и проклятия больных и тех, кто за ними ухаживал.
До дороги Симеркет добежал через несколько секунд после того, как Мардук бесследно исчез. Тяжело дыша, он остановился в том месте, где дорога раздваивалась. Но и тут никого — ни Мардука, ни тех, кто мог бы его заметить.
— Мардук! — снова позвал он. Тишина. — Мардук!
Убедившись в том, что он совершенно один, Симеркет удрученно огляделся по сторонам. Может ли он верить собственным глазам? Хотя если бы этот человек не был Мардуком, зачем бы ему надо было удирать? Он присел на какую-то цистерну — и тут же вскочил: уж не тут ли он спрятался? Но цистерну прикрывала бронзовая решетка, и ее прутья были слишком узкие, для того чтобы сквозь них мог протиснуться взрослый человек. Тем не менее он попытался ее сдвинуть: как он и ожидал, она была заперта.
Симеркет вернулся на площадь. Игнорируя раздраженное неудовольствие и сердитые взгляды, он принялся искать того, с кем разговаривал Мардук. Он нашел его в той же группе страдающих кожными заболеваниями. Симеркет невольно сморщился, опознав это лицо в шрамах и гноящихся ранах.
— Ты знаешь его? — резко спросил Симеркет, отводя взгляд от струпьев на щеках и подбородке больного.
— Простите, господин? — откликнулся тот, вздрогнув от неожиданности.
— Того человека, с которым ты вот только что разговаривал, — он бросился бежать, когда я его окликнул. Его зовут Мардук.
— Нет… нет. Простите.
— О чем вы говорили?
— Я… я спросил его, не знает ли он лекарства от моей болезни.
Симеркет не поверил. Приблизив лицо к изуродованной физиономии, чтобы заглянуть в глаза этого человека и понять, лжет тот или нет, он почувствовал запах меда. И улыбнулся. Медовый запах подтверждал его подозрения.
Однако прежде чем он успел что-нибудь сказать, со стороны реки донесся неожиданно громкий удар колокола. При этих гулких, траурных звуках все находившиеся на площади еще более засуетились, зашевелились, начали вставать, собирать нехитрые пожитки и прощаться со своими недужными родственниками и близкими.
— Что это? — спросил Симеркет.
— Это с моста. Через десять минут опустят сходни, чтобы ночью никто не проник сюда со злобной целью.
Симеркет должен был непременно успеть перейти реку! Если он не появится у ворот храма вовремя, соглядатаи его хватятся и сообщат о его исчезновении эламским властям. Он выругался. Надо расспросить этого человека поподробнее; сомнений нет — этот недужный скрывает правду о Мардуке!
— Скажи ему, — торопливо бросил он через плечо, уходя, — скажи ему, что я хочу его видеть!
— Поверьте, господин, я не знаю этого человека!
— Скажи ему!
Дойдя до улицы, ведущей к мосту, Симеркет внезапно обернулся и крикнул:
— Я могу помочь тебе…
Мужчина не ответил, но много голов повернулось в темноте, чтобы услышать, что скажет Симеркет дальше.
— Промой раны чистой водой! — крикнул Симеркет, и эхо разнесло его голос по всей площади.
— Мы очень волновались, господин, — с упреком произнес худой соглядатай, когда они шли по улице прочь от египетского храма.
— Простите.
— Мы чуть было не пошли к нашему капитану.
— Завтра я постараюсь вернуться пораньше.
— Мы подумали, что-то случилось.
Симеркет промолчал, быстро и пружинисто шагая к месту ночлега.
Была ночь, и шпики не боялись, что их увидят вместе. Толстяк все время пыхтел и кашлял.
— Куда вы ходили сегодня? — дружелюбно спросил он.
— Вы же знаете, — отозвался Симеркет.
— Откуда? Мы ждали весь день возле храма!..
Симеркет улыбнулся:
— Я молился.
— Дайте большой палец, господин.
Священник слегка нажал большим пальцем Симеркета на кусок мягкой глины и чуть пошевелил им. Потом поднес слепок к свету, струившемуся из отверстия в крыше, сравнивая отпечаток с тем, который Симеркет оставил на табличке фараона много недель назад.
Был рассвет. Симеркет пребывал в храме Мардука. Вавилоняне называли его Исагила. Хотя замок Амона в Фивах был намного больше, богатством внутреннего убранства святилище Мардука ему не уступало. Алебастровые колонны поднимались к потолкам из чеканного золота, пурпурные шторы свисали с серебряных колец, ниспадая широкими складками на мозаичные полы, выложенные из малахита, бирюзы и
