богини.
— Это так, — еще более мрачнея, отозвался Лугал. — Но ты знаешь, каким образом?
Симеркет покачал головой, не в силах вымолвить ни слова — такой его охватил страх.
— Иштар — первая и главная богиня плодородия…
— И что из того?
— Анеку была продана в храмовые проститутки…
Словно в полусне, Симеркет вышел из картотеки на воздух. Улица тонула в лучах красного предзакатного солнца. Он прошел вдоль фургона, набитого рабами, недавно прибывшими с северных гор. Зловоние от немытой человеческой плоти напомнило ему, где он, вернув его к жизни острее, чем это мог сделать даже запах можжевельника. Он пробился сквозь сбившихся в кучу рабов и прошел к конюшням, где ждала колесница.
— Я хочу вернуться в Вавилон, — объявил он вознице.
— Но, господин, уже темнеет. К тому времени как мы доедем до города, начнется комендантский час. — Он ободряюще улыбнулся, надеясь, что Симеркет проявит благоразумие. — Не лучше ли остаться здесь, в Эшнунне, на ночь и отправиться рано утром? Ночь в пустыне полна демонов…
— Нет, мы едем сейчас! — прорычал Симеркет, срывая с крюка хлыст и угрожающе взмахивая им.
Луна стояла над пустыней, полная и желтая; валуны и кустарники отбрасывали причудливые, переплетенные тени на простиравшиеся перед ними золотые пески. Возница пустил лошадей быстрой рысью. Первую пару лиг Симеркет ехал молча. Усталыми глазами он всматривался в багровые огни на юго- западе, это был Вавилон.
Возница украдкой посматривал на седока. Лунный свет освещал его унылый профиль. Что такого мог узнать египтянин на рабовладельческом рынке, что так сильно его расстроило, задавался вопросом возница. Когда Симеркет снова заговорил, его слова были совсем не теми, что ожидал услышать возница.
— Что ты можешь рассказать мне о храме Иштар? — тихо спросил Симеркет.
Ах вот в чем дело! — отметил про себя возница. Этот человек, должно быть, настроен сейчас на любовный лад и нуждается в облегчении напряжения. Все иностранцы в конце концов отправляются в храм богини, чтобы самолично проверить то, о чем он им рассказывает. Не зря он получает щедрые чаевые от иштарских охранников, расхваливая соблазны храма постояльцам гостиницы.
И он пустился в подробное описание наслаждений, которые могли ожидать Симеркета.
— Ах, господин, это чудо света…
— Это бордель? — резко оборвал его Симеркет.
— Это рай на земле! Город, посвященный любви! С садами столь причудливых…
— А как насчет его женщин?
— Иштариту, господин? — Возница заморгал, стараясь сохранить порядок своей отрепетированной речи. После неудачного начала было необходимо восстановить нить повествования. — Господин, их там больше двух тысяч. Каждый корабль привозит новых красавиц со всего света для службы в храме, и каждая становится живым воплощением самой богини. Там женщины разных рас и национальностей, кожа их как отполированное красное дерево, глаза миндалевидные…
— Есть ли в их компании египтянки?
— Полагаю, что есть, господин. — Он поспешил перейти к следующему козырю своей триумфальной речи. — А если вы устанете от женского общества — кто из нас не устает? — то среди иштариту нет недостатка в мальчиках, которые…
— Какова цена всей этой красоты?
— Ах, господин, акт любви — единственный дар, который требует богиня. — Возница осторожно кашлянул. — Конечно, священники не отвергнут подарка, равного удовольствию, которое доставляет иштариту, но на это должно быть твое желание.
— Конечно.
Оба умолкли. Возница опять стал смотреть в сторону. Египтянин, кажется, не настроен вкусить радостей храма Иштар… Он даже, кажется, помрачнел…
Но когда они подъехали к окраинам Вавилона, Симеркет, прокашлявшись, задал последний вопрос:
— Где это? В какой части города?
— Храм Иштар, господин? Да возле ворот Иштар — где ж еще?
К тому времени как они достигли городских стен, луна утратила свое серебряное свечение и висела на небе плоским блеклым диском. Вопреки предсказаниям возницы эламские стражники разрешили им въехать — Симеркет заблаговременно похлопотал о пропуске, позволявшем ему находиться на улицах после комендантского часа.
Возница остановил колесницу у главного входа на постоялый двор. Симеркет встал у дверей, дожидаясь в неверном фонарном свете, пока он отведет лошадей на конюшню. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он снова выскользнул на улицу и быстро пошел по Пути процессий в направлении ворот Иштар. Было бы злобной шуткой судьбы найти Найю здесь, на расстоянии одной восьмой мили от того места, где он остановился…
Превозмогая стон, Симеркет сдержал подступившие к горлу рыдания.
Несмотря на комендантский час, возле храма Иштар было шумно. Большинство собравшихся у высоких ворот были эламские солдаты в увольнении. Они горланили пьяные песни, смеялись. Были тут и неэламцы — пропусками, тоже пьяные и горластые. Подойдя ближе к воротам, Симеркет достал кусок серебра, чтобы заплатить стражникам. Несмотря на заверения возницы, он не поверил, что иштарские священники требовали в своем храме только приношений любви. Если бы это было так, то одного этого было бы достаточно, чтобы назвать храм чудом света.
Куска серебра хватило на то, чтобы его пропустили. Пройдя через тоннель, он наконец вошел в сады. В свете тысяч фонарей сад сиял как днем. Территория храма охватывала серию низких террас, засаженных цветами и деревьями, которые поднимались вверх, образуя холм. На его вершине стоял храм, очень похожий на описание возницы: ни дать ни взять рай на земле. Ноздрями Симеркет уловил запах жасмина и меда, принесенный ночными бризами.
Сады кишели мужчинами — они медленно передвигались, перелезая через террасы. Симеркет пересек двор, чтобы присоединиться к ним, поскольку это казалось единственной возможностью попасть в храм. Он решил, что священные проститутки там.
Однако сделав несколько шагов, он понял, что женщины прятались в нишах внутри террас. Внимательно следя за мужчинами, он увидел, что каждый из них выбирал женщину, бросая кусок серебра ей на колени. Тогда иштариту вводила поклонника в храм, где, как предполагал Симеркет, стояли кровати.
У него не было выбора, кроме как, проходя, вглядываться в лицо каждой женщины в поисках Найи. Их были буквально сотни, одетых в причудливые одежды. Возница сказал правду: женщины были разных рас и национальностей, со всего света.
Тут были темнокожие девушки с Ганга, которые отращивали себе мягкие пушистые усики над верхней губой; африканки с кудрявыми волосами, постриженными под углом, с полными грудями, покрытыми тяжелыми бронзовыми цепями; желтокожие красавицы из Китая, волосы которых были чернее, чем у египтянок. Он шел все дальше и дальше, мимо желто- и рыжеволосых женщин с кожей белей, чем пески Ливии, но не увидел ни одной египтянки.
Вскоре он оказался у входа, и единственное место, которое ему осталось обследовать, было в той части садов, где посетителей ожидали мужчины-иштариту с горящими глазами. Судя по тому, что он видел, они были столь же разнообразны, как и женщины. Некоторые были мускулистыми, агрессивными самцами, чувствующими себя как дома на скамье подсудимых, в то время как другие были неотличимы от своих сестер иштариту: одетые в женские платья, с лицами, разрисованными опытной рукой, как у любой куртизанки, только еще сильнее.
Симеркет, не имевший женщин с тех пор, как Найя ушла от него, почувствовал слабость. Его пульс участился, лоб сжало тисками — первое предупреждение о том, что скоро вернется головная боль.
