— Ого! Загораем? На выход! С вещами!
— Вещей нет. Я только сам вещь… — Я вдруг вспомнил продавщицу из ларька и стал пытаться влезть в жмучие башмаки. Но ступни, видно, от водки опухли (как объяснил вчера Максимыч), вот и не лезут… Но водка была вчера, а не лезут сегодня… Сейчас, после водки — поводкие… Пройдет… Вот пива выпить.
Сержант терпеливо ждал, пока я боролся со штифелями и допивал пиво, взял пустую жестянку и закрыл за мной дверь ключом.
— Зачем пустую закрыть? Кто убежит? — решил я наладить контакт через шутку. — Из пусторожнего в пусторогое?
— Черти чтоб не забежали. Прошёл — по лестнице и наверх!
На знакомой мне лестнице было людно — стояли, курили, кто в форме, с кобурой у пояса, кто без формы, с кобурой под мышкой. Были и два одетых по-маскарадски квазипанка, я их раньше видел, сержант назвал их типтунами, которые, всегда здоровые, по улицам бегают. «Будь — будь! Давай — давай!» Они неодобрительно посмотрели на меня, а я ковылял с трудом, руками поддерживая штаны и стараясь не смотреть людям в глаза.
В коридоре около кабинета полковника сержант потоптался, вошел, я остался стоять. Из своего кабинета вывинтился Витя с телефоном в руках, что-то в него сердито и яростно шепча:
— А я тебе говорю, что по-твоему не будет, а будет по-моему… Почему?.. Да по кочану!.. Сам должен понимать. Каких друзей?… Пошли их куда подальше… Таких друзей — за хвост и в музей!.. — Заметив меня, он сухим кивком отметил меня, спросил: — Ну как, очухались после вчерашнего?
— Да, вчера как чухча был… Пил… Немцу водка… как смерть…
— Эт-точно. И немцу, и финну, и всякому шведу… — отозвался он, возвращаясь к разговору, а из кабинета показался сержант:
— Стойте тут, он позовёт. А мне вниз надо срочно. Никуда не уходите!
— Куда тут ходьба…
Но когда он удалился, возникла мысль тоже уйти — только в другой конец коридора. И там тихо-тихо, вниз-вниз, и — nach drau?en!..[94] А дальше куда, без паспорта, без ничего?.. На улице под ларьком сидеть?.. Или сесть в такси и в немецкое посольство уехать?.. Но Витя тут, посматривает одним глазом, а в трубку говорит:
— Ты мне мозги не компостируй, а пойди и попытайся… Не надо философий разводить… Ну, дорогой мой, волков бояться — в зоопарк не ходить!..
Дверь открылась, возник полковник в черном костюме в полоску, сказал неприветливо:
— Входите!
Я заковылял к стулу, где уже раньше сидел, и плюхнулся на него.
— Что с вами? Вы ранены? — спросил он.
— Да… ранен… жизнь ранила… штифели новые… Я в тапочках… там, в сумке… можно надевать? — Я увидел свою сумку возле стола.
Он секунды три недоверчиво смотрел на меня, потом открыл сумку, вытащил двумя пальцами тапочки и кинул их мне:
— Переобуйтесь…
— Да, новые купили… на разбазарке… забыли, что номер больше брать надо… китаёз мал… ветераны обули меня…
— Обули вас — это точно, — усмехнулся он и сел за стол, еще раз внимательно и оценивающе посматривая на меня:
— Ну и вид у вас!.. Дикий!.. Что с вами за неделю Россия сделала!..
— Это не Россия. Это я сам идиот… Наци… Сволочь… Зубовой щетки нет? — вспомнил я.
Он поморщился, заломил по одному пальцы:
— Попозже с этим. Скажите вначале, что случилось в номере и что лично вы делали? Лично вы!
— Лично ничего сделал… Наци пришли, принесли какого-то чухчу, начали крики делать — деньги, деньги… 25 штуков… Он не имел. Они били, я был против бить… Они бросили меня туда, в Badezimmer, да, в ванную… чтобы не мешал… Радикал кричает: «Что за фашист эдакий, крови боится»…
— Позвольте, значит, кровь вы всё-таки видели? — насторожился полковник.
Я не знал, как точнее объяснить:
— Это мало… Вначале они его так били, когда диктат писали, — я показал локтём и ладонью, — мало кровь из носа была… А потом — больше, бабло, бабло, сюка… я был против, они меня в ванную затаскали… Я слушал шум, стук, громот… Удары, — я постучал по столу (полковник не перебивал). — А потом стекло звенелось… крик… И всё… Как из ванны вышел — никто был… А он уже там лежал, вниз…
— Ну, предположим. А вы? Вызвали «скорую помощь», милицию? Врачей? Сообщили портье о преступлении? Что вы сделали?
— Нет… скорая… я сам скорей… Люди же видят на улице? Вызовут? Куда я ещё? Я сам скоро уходил сразу…
Он что-то записал на листке:
— Вот и ещё одна статья — неоказание помощи. Может быть, он был ещё жив?
— А он не жив?
Полковник зловеще ответил:
— Нет, не жив. Позвоночником на решётку напоролся… Это помимо рта и прочих художеств… Значит, вы были в ванной, ничего не видели? — Пальцы полковника замерли. — Кто его выкинул, кто резал?
— Не видел… Пока я там был, никто не резал и не кинул. Только радикал ножом играл, пеперуди…
— Что, кличка?
— Нет, это «бабочка». Нож такой…
Он искоса бросил взгляд, нашёл ручку:
— Имена, данные этих подонков, ваших друзей!
Я стал заслоняться рукой от этих слов:
— Каких?.. Таких друзей — под музей!.. Так, партия…
— Где познакомились?
— В Петерсбурге.
— Кто познакомил?
— Никого. В кафе сидел, они — рядом.
Я решил Виталика не втаптывать в это дело не только потому, что нечестно, но и потому, что Виталик еще может понадобиться помочь убежать. Надежда умирает предпоследней, последним умирает человек.
— Да, я в кафе ел кофе с пончиком, слышал новые лексемы. И вот — про глаголы говорят. А русские глаголы — это загадочное… пирамида… Ну, так… Начались тары-бары-разбазары, протёрки… Так.
— Кстати, откуда в вашем номере целый рюкзак листовок фашистского содержания? Вы их из Германии привезли?
— Какое!.. Это их… Они принесли… При заборе возьмем… Потом.
— Имена, фамилии, приметы фашистов! Где они живут, конечно, не знаете?
— Знаю, в Петерсбурге. Один — Исидор. Пещёристый, кажется. Или Пещанистый… Или Пещеровый, да…
Полковник недовольно поднял глаза на уровень моего лба:
— Это что, клички?.. Учтите, пока мы их не поймаем, вы будете сидеть! Да-да, будете сидеть в тюрьме, пока мы эту сволочь ловить будем, — вы же свидетель, а может, и соучастник. Так что давайте поконкретнее — где, кто, что? В ваших же интересах!
О, этого не хватает! Пока их поймают! Пока их не поймают! Может, через год их не поймают? Ловить будем, процесс! Но что я знаю о них?
— Один, кажется, в университете петерсбургском, на экономии… Он — главный, Исидор. Его помощник — Флор Манякин… или Банякин, не помню… Такой, люмпеновый… Он — народное крыло, люмпенович… Вот, всё. Ещё радикал… Весь чёрный… имя и лицо не знаю…
