— А чем они заняты?
— А этим… Акции, листовки…
— Какие акции? Взрывать хотят что-нибудь? — Полковник волнообразно повёл руками.
— Не знаю. Говорили, на рынке… Карачуркесия… Колпакария… Потом еще что-то… 17-й год, террорщина… Вы не слышали?
Но полковник не хотел вступать со мной в беседы и спрашивал дальше: сколько раз и где я встречался с этими фашистами, что им было конкретно нужно. Я стал перечислять:
— Ну, взносы… 100 долларов… Потом — хочешь гауляйтер в Германии… Не буду! Ну, бюро открыть… Как пуристы в Англии… А я чтобы там — в бюре гауляйтер… За три тысячи долларов…
Полковник усмехнулся:
— За десять тысяч они бы вас китайским императором сделали… Да, Фредя, крепко вы влипли… — заключил он, встал и прошёлся до тайной двери и обратно.
— Как? — не понял я и признался: — Я волноваюсь, плохо понимаю…
— Может, переводчика вызвать?
— Для чего?
— Для допроса.
— А это что эдакое? Сейчас не допрос?
Полковник переложил на столе какие-то предметы:
— Нет, это разминка… Неофициальная беседа…
Это был какой-то знак. Раз неофициальная, то можно спросить, тоже неофициально:
— А что дело? Что меня обвиняют? Явка с неповинной?
Полковник раздражённо сказал:
— А вы сами не знаете?
Я искренне признался:
— Нет. Я же с узбеком не сделал?..
Полковник вытащил из папки бумагу и сказал:
— Узбек — это только часть вашего дела… Вы, господин Боммель, обвиняетесь по шести… нет, даже уже по восьми статьям Уголовного кодекса Российской Федерации, и не имеет значения, что вы — гражданин Германии, ибо все преступления были совершены на территории Российской Федерации в момент нахождения данного лица пределах правового поля Российской Фе-дерациии отвечать он должен по всей строгости законов Российской Федерации…
Я от взволнованной неожиданности привстал со стула:
— Чего? Не понял? Как это? — но он рукой указал мне не дёргаться:
— Сели. Сейчас объясню. И предупреждаю — все статьи тяжёлые и неприятные… Что-нибудь, может, и отпадет в процесс следствия, но основные останутся до суда…
В процессе? До суда? Что это? Какие? Узбек… Следствите… А ещё?…
Полковник втащил на стол плотный коричневый конверт (на котором была приклеена полоска бумаги с номером), взял оттуда бумагу, начал медленно читать:
— Итак. Экстремизм — раз. Связь с радикальными группировками — два. Распространение листовок фашистского содержания — три. Организация убийства из националистических побуждений и с целью наживы — четыре. Нанесение тяжких телесных, со смертельным исходом — пять… Хранение наркотиков — шесть… Подделка и распространение фальшивых денежных знаков — семь. Ну и торговля алмазами — восемь… — Он достал из конверта серьгу проклятого коня из бюро и кинул её на стол. — До 15 лет тянет по совокупности…
Я был раздавлен. В голове мелькнуло, что приставка «до» всегда означает действие до чего-то. До 15 — это и 14, и 13… О, хосссподи! Только сумел выдавить:
— А наркотики… Откуда?
— От верблюда! Пакетик с анашой был найден в вашем номере при обыске… Вот, протокол обыска, всё честь честью… — Он потряс еще одной бумагой, вытащил из конверта целлофановый пакетик и понюхал. — Анаша ты, анаша, до чего ж ты хороша!..
— Это не моё. Чужое…
— Чьё, если не секрет?
— Наци… Да-да, их! — пришло мне в голову.
— Не врите, Фредя! Это или ваше, или Алкино…
— Алкино?
Полковник развел руками:
— Вы не только поэт, вы еще и артист, куда там Юрию Цезарю… Вы же с ней встречались?
— Да… Нет… Так… А что, она говорила, где я?
Полковник рассмеялся:
— Если мы только на минетчиц рассчитывать будем — плохи наши дела! Нет, зачем же она? На это есть техника, жучки…
И от вытащил из конверта, из отдельного целлофана, мой мобильник, открыл его крышку и вынул оттуда черный комочек:
— Вот он, GPS-жучок! Я сам поставил. Я же хотел с вами дело иметь, вот и хотел последить, что делать будете… Так что знаю, какие вы картины в Третьяковке около зоопарка смотрели и как по музеям с машинами гуляли…
Вот оно что! Мне стало стыдно за ту ветвистую ложь, которую я ему крошил. Но с этим паучком…
— Но GPS… Я же не брал трубку?..
— Вы не брали, а кто-то нажал. Мы и засекли.
А, ребёнок, Митяня… Митюша… Ладошкой хлопнул! Я же еще слышал, как полковник кричал «слушайте»!.. Значит, дом узнали, а по квартирам искать-ходить пришлось, ногами… Жирный капитан еще жаловался, воду пил… А что про фальшивое?.. Это что еще?..
Полковник разгладил рукой бумагу:
— А то, что во время обыска в вашем номере нашли десять штук 20-евровых фальшивых купюр… Вот они тут, в вещдоках, купюры в гипюре! — Он издали показал мне вынутый из конверта очередной целлофан, где синели 20-евровые. А я их искал… Забыл в номере.
— Это мне в гостинице дали…
Полковник настороженно и недоверчиво посмотрел на меня долгим взглядом:
— Кто? Где? Когда? В какой гостинице?
— Там, где я ночевался… ночевал себя… Я портье спросил, не может он помогать разрублить… Он сказал, есть один человечок… или червочёк, не помню… может помогать. Ну и было. Я не видел.
— Ничего не видели! Ничего не знаете! Ничего не видели, не слышали! Как это? Он же вам далэти деньги? Как же вы его не видели? — Полковник подозрительно посмотрел на меня, застыв с целлофаном в руках.
— Я по трубке слышал — у червочка было такое… hypertrophierte «R» [95]… — Я не знал, как объяснить, чтобы полковник не сердился и поверил: — Не он приносил. Портье переносил, я на трубку слушал имя — то ли Суран, то ли Рубан…
— Может, Сурен?
— Может… Такое «р-р-р» у него, как у тигра …
Полковник записал, сказав:
— Знаете, я лично вам верю. Не думаю, что вы лично способны на такие зверства, хотя от немцев всего можно ожидать…
Я горячо вскинулся поддержать его:
— Конечно, а как же такое? Я — альтернатив, пацифист, самое хужее на мире — это зверство, мучения. Зачем все жестокие? Зачем человек дикий, как зверь? Кто так сделал жестокое всё? Бог?
Полковник рукой остановил меня:
— Но в любом случае придется идти свидетелем… Это еще так, предварительно… До суда…А суд не скоро, дорогой геноссе… Шлехт, зер шлехт.[96]
