— Да вы что?.. Она сама... Она меня сама стала хватать, я даже не хотел к этой грязной твари прикасаться... — приподнялся Бати. — Что вы ей верите? Это же блядь, минетчица, соска! На ее губы посмотрите! За пять рублей любому дворнику отлижет до крови!..
Но он не успел досказать — кулак Маки свалил его на пол. Нана вскрикнула. Бати захрапел, а капитан с ходу добавил ногой.
— Хватит! — закричал майор. — Не сейчас! Посади его на стул!
Мака за шиворот поднял арестованного и прошипел ему в ухо:
— Язык вырву!
А майор, насильно отстранив Маку от Бати, начал веско объяснять:
— Ты, по-моему, не совсем понимаешь, что с тобой происходит. Есть экспертиза и показания соседей, которые слышали ее крики в ту ночь. Это раз. Потом мы отвезем тебя в наркологический, там посчитают твои проколы на большой линейке. Это два. Подкинем граммов пять или пятнадцать опиума для верности: у кого дырки, у того и кайф, логично, для этого профессором не надо быть. Кстати, наш районный судья почище всякого клистирного доктора в проколах, шрамах и шунтах разбирается, знающий... Это три. Потом покажем прокурору протокол допроса, где твоя тетушка опознала кольца из твоего сейфа, — это ее кольца, которые ты, грабитель и убийца, забрал из ее квартиры. Так что Нана давать тебе кольца никак не могла, понимаешь ты это, болван? Кольца и квартира — твоего дяди, а не папы римского или черта-дьявола!.. Это четыре. Потом выясним, грабил и убивал дядю ты один или у тебя есть сообщники. Это пять. А то, что дядя умер — это уже будет шесть. Не многовато ли?.. На пятнашку тянет, если хорошо посчитать... Или вообще стенка... Девять граммов в сердце... Или в затылок...
Бати молчал, вытирая сочащуюся кровью губу.
— Гремишь на всю катушку, уважаемый... Теперь отправляйся в камеру и подумай над тем, что я сказал. Вот тебе бумага, ручка. И пиши, как Руставели, подробно о сообщниках и изнасиловании. А мы тут тоже подумаем.
И ночью встретимся. Все!
Мака тычками увел стихшего и сникшего Бати из кабинета.
После всего увиденного и услышанного, половину из которого она не поняла (какие-то дяди, тетушки, сейфы, ограбления), Нана хотела только одного: вырваться из этой кошмарной комнаты.
— Я могу идти? — спросила она.
— Идти? — переспросил майор, удивленно приподняв брови. — А, идти... Да, конечно, — на сегодня хватит... Мы вас вызовем. Например, послезавтра, в три часа. У вас есть на работе телефон? — И майор записал номер, потом на листочке написал свой, протянул ей. — Если что-нибудь вспомните или что-нибудь будет надо — звоните, мы вас в обиду не дадим. Впрочем, скоро увидимся. Кстати, а где сейчас этот Ладо, о котором говорил Бати?
— Ладо? Не знаю, его нет в городе... — ответила Нана.
Майор настаивать не стал, протянул пухлую руку, нагло задержав ее ладонь в своей так, что Нане пришлось с силой выдернуть руку. Она обессилено поднялась и на ватных ногах пошла из комнаты.
А Майсурадзе внимательно проводил застывшим взглядом ее бедра, допил боржом из ее стакана и подумал о том, что когда, наконец, у него будет свой большой дом, он обязательно возьмет туда эту беспризорную женщину, научит ее жить, даст ей денег, если, конечно, она будет хорошо исполнять свои обязанности. Ноги у нее, может, и коротковаты, но зато лицо, грудь, губы! И еще язычок и зубки! Он вспомнил, как она, дописав заявление, покусывала ручку и облизывала губы... Насчет губ сучонок Бати прав, губы классные...
Войдя, Мака спросил с порога:
— Что это?
— Что? — очнулся майор.
Мака поднял со стула, где только что сидела Нана, черную сумочку.
— Она, наверное, забыла. Пойди отдай... Хотя стой! Дай сюда! — И майор, высыпав на стол содержимое, принялся шарить в нем. Огрызок карандаша для век, румяна в старенькой коробочке, обрывки каких-то затертых бумажек и билетов... Восемь рублей... В косметичке — резинки для волос, заколка, разорванная цепочка с крестиком, три сигареты, пинцет, пилочка...
В этот момент дверь открылась. Это была Нана.
— Я забыла сумочку, — начала она, но осеклась, увидев, чем заняты майор и капитан.
Мака смутился, а Майсурадзе как ни в чем не бывало ласково ответил:
— Да? Ваша? А мы как раз пытались узнать, кто это забыл. Думали, документы найдем, известим... Забирайте! — И он начал сгребать всю ерунду обратно.
Вдруг взгляд его упал на маленький, неприметный газетный комочек, застрявший в створках складного зеркальца. Майор развернул его:
— А это что?.. — Сунул нос в пакетик. — Никак анаша?!
Нана с ужасом вспомнила, что пару недель назад, когда они с Ладо шли куда-то, он, боясь облавы, бросил это ей в сумочку, потом неожиданно куда-то исчез «на минутку», а она, видно, забыла о пакетике. И вот...
— Это что? — поднял на нее глаза майор, нюхая комочек.
— Н-не знаю! — пролепетала Нана.
Мака непонимающе смотрел то на нее, то на Майсурадзе.
— Не знаешь? А я знаю! Это анаша!.. Наркотик! — заорал майор и хлопнул по столу. — Ты, оказывается, наркоманка?! Значит, правильно говорил Бати! А ну, сесть! Пиши сейчас же, откуда у тебя анаша, сколько лет и с кем употребляешь, где достаешь! И про ёбыря своего, этого барыгу и морфиниста, тоже пиши все подробно!
Мака смотрел на Нану, подняв очки на лоб. Он ничего не понимал. Если майор подкинул пакетик, то зачем? И когда он успел? В то, что анаша была у Наны в сумочке, Мака поверить тоже не мог.
— Я ничего не знаю... Этого там не было... Это не мое... Это кто-то положил туда! — шептала Нана, почти теряя сознание.
— Ах, это мы, значит, подложили! — взревел майор. — Стерва ты этакая! Сейчас отвезем тебя в наркологический! То-то я смотрю, рот у нее сохнет! Анашистка! Мерзавка! В милицию с товаром пришла! Вот наглость! Она и есть главная барыга! Сколько их было в нашем городе? Света, Марина, Иза, Сирануш и вот теперь Нана! Прав, прав Бати — ей, видно, кольца за кайф давали, а она их решила продать! Так или нет?.. — грозно уставился он на нее. — Пол-Грузии отравила, а теперь овечкой прикидываться вздумала! Нина Святая, тихо сижу, шаль вяжу, ничего не знаю!
Крича все это, Майсурадзе встал во весь рост. Мака по-прежнему недвижно смотрел то на него, то на Нану. Он ничего не понимал. Она тоже продолжала стоять.
— Сесть! — заорал майор. — А ты зови понятых! Живо!
Мака молча отправился из комнаты. Майор ходил по кабинету. А Нана сидела в шоке. Губы у нее действительно пересохли, она захотела выпить глоток воды, но стакан был пуст. Попыталась взять сигарету, но майор злобно зашвырнул сигареты в стол и захлопнул ящик, а потом еще и выключил вентилятор, отчего угрожающе навалилась тишина и стал отчетливо слышен каждый скрип стола и шорохи за дверью.
Все, что делал теперь майор, стало вдруг очень угрожающим. И Нана испугалась до холода в груди. И что самое главное — она-то знала, что это не они подбросили... Врать ей всегда было трудно, а сейчас...
Открылась дверь, и за Макой в кабинет протиснулись те же понятые, что и раньше. Увидев их, майор обозлился — вот дурак! Привел их обычных кивал — киоскера из газетной будки и уборщицу из соседнего магазина, которым платили по сто рублей в месяц за их труд, хотя уборщица едва умела читать, а киоскер еще с войны страдал жестокой глухотой. С другой стороны, сумочка уже обыскана, и звать настоящих понятых тоже не по закону. А майору вдруг ужасно захотелось обставить все «по закону».
Взглянув на женщину, Майсурадзе понял, что она дошла. Надо срочно оформлять. Протокол — великая вещь, бумага с подписями!
И майор вытащил из ящика новый бланк и стал быстро-быстро его заполнять... Недавно по телевизору говорили, что профессия милиционера делает человека черствым, подозрительным, склонным видеть всюду преступления и ложь, не верить людям... Да как же верить? Идешь брать наркушу — а натыкаешься на
