– Таким образом, вы, без сомнения, были знакомы с вещественными доказательствами или как их еще назвать – я имею в виду патроны, найденные дома у Хедлюнда.
– Да.
– Когда их нашли?
– Во время домашнего обыска, уже после задержания подозреваемого. Полагаю, что адвокат имеет это в виду.
– Здесь не место полагать что-либо, вы должны отвечать на вопросы, понятно?
– Да.
– Это обычно, что такие находки делаются после домашнего обыска?
– Нет.
– Обычно такое находят сразу же?
– Да.
– Ваша группа расследования сделала вывод, что мой клиент связан с убийством вашего комиссара, простите, интенданта полиции?
– Мы еще не сделали никаких определенных выводов.
– Будьте любезны, ответьте на мой вопрос. Считали ли вы эту находку важным следом в поиске убийцы?
– Нет.
– Вы можете объяснить, как патроны попали туда?
– Нет.
– Могли они попасть туда после того, как мой клиент был задержан?
– Да.
– Не является ли это выводом, к которому вы сами пришли?
Начались возмущенные споры. Обвинение возразило, что нет, мол, никакого повода для службы безопасности официально сообщать о выводах, сделанных отдельной группой расследования. Это неприемлемо из чисто оперативно-технических соображений. Защита имела право задавать лишь вопросы, непосредственно относящиеся к правомерности задержания.
Суд удалился на специальное совещание, продолжавшееся десять минут, в течение которых адвокат ходил среди журналистов, сияя, как солнышко. Когда все вновь собрались в зале заседаний. Верховный суд сообщил, что без необходимости нельзя задавать вопросы, касающиеся данных об оперативной работе службы безопасности. Получив это расплывчатое указание, адвокат продолжил допрос несчастного Аппельтофта.
– Тогда будем строго придерживаться наших взаимоотношений, связанных с моим клиентом. Вы, конечно, помните последний допрос, который вы лично проводили накануне Сочельника?
– Да.
– Какова была мотивация для допроса, вы помните?
– Да.
– Ну, давайте послушаем.
– Мотивация была... – Аппельтофт вздохнул, а затем продолжил: – Мы хотели посмотреть, мог ли Хедлюнд дать какое-нибудь объяснение тому, как патроны попали туда, где их нашли.
– Вы хотите сказать, что не верили, что это была его 'амуниция'?
– Нет, мы в это не верили.
– А почему не верили?
– Потому что протокол конфискации велся очень тщательно. Все найденное в тот раз в корзине для бумаг было зарегистрировано. Казалось невероятным, что группа, проводившая обыск, не заметила вырванных книжных страниц.
– Ага. Очень интересно. Как, по-вашему, этот допрос моего клиента дал какие-нибудь важные сведения?
– Да.
– А какие? Не будьте таким уж скрытным, комиссар. Мы же здесь лишь для того, чтобы выяснить истину и чтобы освободить невинного человека. Ну, какие?!
– Нас смутила книга, дорогая книга, из которой вырезали страницы, чтобы превратить ее в тайник. И было маловероятным, что подозреваемый мог выбрать именно такую книгу.
– Да, именно это говорил и мой клиент. И вы поверили ему, хотя он и был подозреваемым в убийстве?
– Да. Но затем я проверил эти данные.
– Ах вот как, проверили. И как?
– Я обзвонил несколько антикваров. Эта книга стоит более трех тысяч крон. У подозреваемого было еще несколько других подобных биб... как они там называются, эти дорогие книги. Думается, что он был своего рода коллекционером книг.
