Но волки были осторожны. Теперь они мелькали в отдалении на снегу, как черные тени. Прошло какое-то время, прежде чем они приблизились, и Сварте был вынужден отложить лук, чтобы не устали руки. Наконец один из волков схватил кусок мяса и быстро отбежал, так что выстрел не достал бы его, но его примеру тут же последовали другие волки. Мальчики ничего не могли видеть, но слышали рычание волков, дравшихся из-за пищи.
Потом волки успокоились и стали подходить один за другим, так что скоро они уже все стояли там, пожирая мясо, рыча и утробно ворча. Напряжение мальчиков достигло предела, они не могли понять, почему Сварте мешкает.
Он снова показал им, что они должны сидеть совершенно неподвижно, но в этот раз более уважительными жестами, потом поднял один из луков и аккуратно прицелился. Спустив тетиву, он тут же поднял второй лук, быстро прицелился и снова выстрелил. Послышался жалобный вой.
Когда Сварте шумно пошевелился, мальчики наконец осмелились громко закричать и начали толкаться, чтобы лучше видеть через люк. Там внизу, на снегу бился волк. Сварте молча смотрел наружу поверх их голов. Потом он сказал, что теперь ему не до мальчишек, потому что один из волков ушел раненым. Они должны либо идти домой, либо оставаться наверху в безопасности, пока он не узнает, что произошло. Они тут же пообещали оставаться на месте и никуда не ходить.
Когда Сварте спустился вниз с копьем в руке, он наклонился и стал вглядываться в снег. На лежащего волка, который уже перестал дергаться, он не обращал внимания. Обнаружив кровавый след, он пошел по нему, увязая в снегу.
Мальчики долго сидели, вслушиваясь в тишину, и под конец совсем замерзли. Но вот где-то далеко, в темноте, послышался леденящий душу вой, а потом глухое ворчание, как будто волки были совсем близко. Побледневшие и притихшие, Эскиль, Арн и Коль сидели в страхе и ждали. Но потом они навострили уши и услышали сначала слабые, а затем все более отчетливые тяжелые шаги Сварте и его пыхтение.
— Отец несет второго волка на спине, поэтому он ступает так тяжело, — сказал Коль с фальшивой уверенностью. Эскиль и Арн благоговейно закивали. В тот момент они не подумали, как забавно звучит то, что Коль называет раба Сварте отцом. У свободных людей всегда есть отцы, но у рабов?
Беда Суом неумолимо приближалась. У старой рабыни Урд, которая, несмотря на свой пол, была искусной дубилыцицей, был слабоумный сын по имени Скуле. Он был силен, как бык, и мог выполнять тяжелую работу, для которой не требуется большого ума, — убирать урожай, косить сено, перетягивать бочки. Поэтому хозяева снисходительно относились к тому, что он был не совсем нормальным.
Он уже давно пялился на Суом, почувствовав возбуждение других рабов не разумом, а телом; он слышал их пошлости, отчасти понимая, что они означают.
За неделю до Страстной пятницы, ближе к вечеру он вбежал в прядильню, задрав рубаху и оголившись, как будто не мог больше терпеть. Многие это заметили и быстро стали звать на помощь.
Однако он успел избить Суом и, вероятно, изнасиловать. Когда пришла Сигрид, Скуле уже повалили, связали кожаными ремнями и бросили на снег. Сигрид перешагнула через него и поспешила к Суом, которая была без сознания, хотя и дышала. Сигрид приказала, чтобы Суом быстро перенесли в ближайшую поварню, а потом твердо сказала старой Сут, чтобы та заботилась о рабыне, используя какие угодно средства, о которых сама Сигрид не хотела ни слышать, ни знать, лишь бы Суом поправилась. Скуле она приказала бросить в один из сараев с хорошим замком.
После вечерней молитвы в длинном доме было необычно тихо. Прислуга двигалась медленно и робко, не решаясь громко говорить, а только перешептываясь. Ее порой почти необузданное веселье словно ветром сдуло.
За столом, где ужинали Магнус, Сигрид и двое их сыновей, настроение также было мрачным и царило молчание. Магнус произнес лишь несколько слов о том, что сейчас всех угнетало. Он пробормотал, что никогда не одобрял казнь рабов.
Сигрид не очень об этом беспокоилась: разумеется, этот Скуле должен быть казнен, кому бы ни пришлось это выполнить. Для нее было важнее не дать Магнусу почувствовать, что решение исходит от нее, а не от него. Его развлечения с Суом не имели к этому отношения, и он не должен знать о том, что его жене все известно, а уж тем более, что ее мучит ревность. Поэтому Сигрид решила ничего не говорить, а предоставить ему все решать самому.
Магнус же, в свою очередь, надеялся, что умная жена освободит его ото всех мучений, быстро примет решение и предложит ему, что нужно сделать. Именно сейчас Магнусу это бы понравилось.
Таким образом, супруги почти не разговаривали друг с другом. Эскиль и Арн почувствовали царящее напряжение и не решались позволить себе ни одной шалости за столом, они ели в молчании и думали о катании с горки и о волках.
В конце концов Магнус все равно был вынужден обратиться к мучившей всех проблеме. Он откашлялся и отодвинул от себя жаркое в знак того, что наелся и хочет еще пива, которое ему тут же подал один из безмолвных домашних рабов.
— Да, здесь в Арнесе мы давно не убивали рабов, мы ведь даже их не кастрируем, — начал он с решительностью, которая, впрочем, тут же исчезла, потому что его жена в ответ промолчала.
— Ты сам будешь казнить его, отец? — живо спросил Арн.
— Да, сын мой, это тяжелая обязанность хозяина, — ответил Магнус и покосился на Сигрид, но она не смотрела на него. И он продолжал отвечать сыну, обращаясь на самом деле к жене: — Понимаешь, сын мой, и ты, Эскиль, здесь у нас в Арнесе царит порядок. Наши рабы послушны и здоровы. Они знают, что могут почитать своих языческих богов, потому что они живут здесь, а не в других местах. Но я их хозяин и закон для них. Все законы должны быть нерушимы, все законы должны соблюдаться, в том числе и закон хозяина. Насильник должен умереть. Обезглавить раба неприятно, но это нужно сделать для того, чтобы у нас в Арнесе сохранился порядок.
Он замолчал, почувствовав, что говорит со своими маленькими сыновьями неподобающим тоном. Но он уже пробудил в мальчиках любопытство и страх.
— Ты сам отрубишь ему голову, отец? — снова спросил Арн.
— Да, сам, — вздохнул Магнус. — Во многих других усадьбах есть собственные палачи, но я никогда не считал такой порядок хорошим. Что палачу делать, когда он не отрубает головы и не порет себе подобных? И говорят, что их часто убивают сами рабы, так что никогда не хотел бы иметь собственного палача. Это моя обязанность, хоть она и тяжела. Но нельзя избегать ответственности, даже когда речь идет о смерти, и ты должен знать об этом, Эскиль, потому что в будущем тебе часто придется размышлять над этим.
Разговор прекратился так же быстро, как возник. Говорить больше было не о чем. Другая тема вряд ли могла бы возникнуть.
На следующее утро Магнус приказал своим двенадцати дружинникам и доброй сотне рабов и работников, если считать и их детей, собраться на самом высоком месте усадьбы, чтобы все могли смотреть вниз, туда, где стоял он с широким мечом в руке.
Он плохо спал ночью, ни словом не обменялся с Сигрид, приняв все решения сам. Он не прикажет выпороть раба, колесовать его или отрезать ту часть его тела, которой он больше всего согрешил, не прикажет повесить его на забаву остальным, а возьмет его жизнь. Он сделает это сам, своим мечом. Таким образом, он проявит себя снисходительным хозяином, ведь смерть от меча — милость, которой недостойны дурные рабы.
Когда Скуле вывели из сарая, он дрожал от холода, его губы посинели. Ночь, проведенная без теплых шкур или накидки, причинила ему боль. Но все равно казалось, что он не понимает, что именно ожидает его впереди. Когда он увидел, что его господин стоит на снегу с большим мечом, а вокруг его ног уложены еловые ветви, он начал вырываться и сопротивляться, так что снег взвихрился под его ногами. Ему удалось сбросить один башмак, и теперь, когда Скуле волокли вперед, его обмороженная и грязная нога оставляла длинные полосы на снегу.
Эскиль и Арн стояли вместе с матерью впереди дружинников, которые, в свою очередь, стояли перед рабами и вольноотпущенными работниками. Лицо Сигрид не выражало ничего, кроме величия хозяйки. Но Эскиль и Арн перешептывались, показывая пальцами и находясь в возбуждении, так что матери пришлось незаметно от всех осторожно прихватить их за маленькие затылки, и сильно сдавить их, чтобы сыновья затихли. Магнус настаивал на том, что мальчики должны присутствовать при казни, они должны усвоить, что
