Почему террористы до сих пор не сообразили провести подобную операцию? Если это сравнить с беспорядочной стрельбой по толпе пассажиров, что было необычайно популярной тактикой, то использование ракеты имело несколько существенных преимуществ. Это была бы крупная диверсия, настоящая сенсация, широкая возможность для выбора цели и большая степень вероятности для самих террористов скрыться после атаки. Непонятно, почему они еще не попытались провернуть нечто подобное?
Неужели так сложно проникнуть на склад НАТО и выкрасть 'стингер' или что-нибудь вроде этого? Нет, эту операцию возможно провести за более короткий срок. Почему нельзя в крайнем случае раздобыть SAM-7 на Ближнем Востоке? Слишком далеко и трудно перевезти контрабандой? Но ведь можно перевозить частями и в разное время.
Возможно, просто потому, что террористам не хватало технических навыков? Но для того чтобы с близкого расстояния сбить военный транспортный самолет переносной ракетой SAM, требовалось всего несколько дней тренировки. Любой американский военный аэродром в Европе может стать потенциальной мишенью на несколько недель, а времени, чтобы организовать контрмеры, потребуется столько, что можно сбить еще пять - десять самолетов. Почему никто из террористов не додумался до такого простого плана?
Карл очнулся от своих мыслей, прежде чем автобус достиг аэровокзала, и заметил на поле 'мессершмитт' с крестами на крыльях, оставшийся, скорее всего, со времен второй мировой войны. В свое время 'люфтваффе' имела базу во Франкфурте-на-Майне, и, наверное, самолет остался как памятник.
Никто, кроме Карла, не заметил ничего необычного на крыше аэровокзала. Автобус вплотную подъехал к входу на первом этаже, и его пассажиры растворились в огромном потоке, растекающемся по разным залам аэропорта.
Карл прошел в самый центр зала прилета. Он подумал, что в час пик - поздним утром или ранним вечером - тут может находиться одновременно семь или восемь тысяч человек. И если в этой людской толпе, спешащей мимо множества дверей, киосков и эскалаторов, появится террорист с автоматическим оружием, то ни одна разведка в мире не сможет предотвратить катастрофу.
Машинально он обратил внимание на покрытие в зале: через тонкую подошву легких ботинок прекрасно ощущался пупырчатый резиновый пол.
Его багаж - небольшая дорожная сумка - появился на транспортере первым. На паспортном контроле и на таможне на него не обратили особого внимания: спортивного вида молодой скандинав в свободной одежде - так его можно было описать. Как говорил Нэслюнд, немцы хотели его заполучить и сами должны были снабдить оружием, когда такая проблема возникнет.
Но они не сообщили, как произойдет встреча. А она могла произойти в любой момент здесь и даже по дороге в Бонн. Почему-то они хотели, чтобы Карл прилетел именно во Франкфурт и затем на экспрессе Люфтганзы добрался до Бонна, вместо того чтобы прибыть непосредственно в аэропорт Бонн - Кёльн. На то у них были, конечно, свои причины.
Карл наслаждался своим анонимным путешествием, чувствуя, что может раствориться в этом настоящем море иностранцев, где он никого не знал и его никто не знал, где можно было уверенно выдать себя за кого угодно. Его поездка предпринята по частному поручению, и это наполняло его почти пьянящей радостью.
Экспресс Люфтганзы был чрезвычайно элегантным поездом. Все было идеально, до блеска начищено, в вагоне-ресторане - белые скатерти и хорошо одетые официанты, которые сразу же предложили бесплатно бокал шампанского. Рядом на подносе Карл заметил батарею маленьких бутылок того шампанского, которое обычно подают в самолетах, - 'Поммери', и он вежливо спросил, не найдется ли чего-нибудь типично немецкого, раз уж он сейчас в Германии. Официант с немецкой улыбкой предложил полбутылки лилового 'Дайнхардс'.
Он отдал должное французской кухне. Казалось, прошел только миг, и он снова оказался за столом, покрытым белой скатертью. А ведь по-настоящему Карл оценил европейскую кухню лишь спустя год после возвращения из Калифорнии. Дома он первое время продолжал питаться гамбургерами. Но сейчас ел птицу и пил божоле, и казалось, так и должно быть всегда.
Направляясь в свое купе, Карл бросил взгляд на пейзаж за окном и остановился пораженный, не в состоянии оторвать глаз. Казалось, такое можно увидеть только в кино. И вдруг он понял, что перед ним Рейнская долина.
Стоял декабрь, было пасмурно, земля казалась черно-бурой, и подпорки для кустов на виноградниках белели, как кресты на воинском кладбище; небо было серое, речная вода - коричневатая, голый лес - темно-серый и темно-коричневый. Впрочем, пейзаж был, пожалуй, немного мрачноват. Поезд проходил вдоль бесконечных маленьких немецких деревушек, разноцветные домики которых напоминали ему игрушечную железную дорогу его детства. А если представить себе пейзаж за окном в летних красках, то, безусловно, это было одно из красивейших мест Европы. Каждые три минуты возникал новый рейнский замок, восхитительный, как в сказке. Можно было легко представить себе рыцарей, ведьм и заточенных красавиц.
Карл вошел в купе и достал карту, которую прихватил в самолете. Поезд как раз проходил то место, где Мозель впадает в Рейн.
На минуту он задумался о своем положении в Германии. Он не любит немцев, плохо говорит по- немецки, понимая смысл, но не отдельные слова. Германия для него - это прежде всего фашизм. Его первое представление о немце - человек в полицейской форме с лающей овчаркой на поводке. Немецкие автомобили были тяжелыми, солидными, предназначенными для стариков. Немцы, если их рассматривать с лучшей стороны, - это своего рода американцы, но неуклюжие американцы. Если же посмотреть с другой - это люди шумные, упрямые, вульгарные, жирные и к тому же националисты.
Карлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы припомнить и кое-что другое. В Германии были лучшие в мире пиво, рейнские и мозельские вина, тысячелетняя культура - вон сколько памятников видно даже из окна поезда. Он ценил немецкую музыку. Конечно, Германия не только страна овчарок, это страна Моцарта и Бетховена.
На другой стороне коричневой реки возник новый захватывающий пейзаж - они проезжали скалу Лорелеи. В ней не было ничего особенного, разве что флаг на вершине, а в остальном - обычный изгиб реки. Он порылся в памяти, вспоминая что-нибудь необычное, связанное с этим названием. Может быть, рейнское золото? Конечно, рейнское золото, спрятанное глубоко в скале Лорелеи и охраняемое Нибелунгами. Один из них выковал из этого золота кольцо, кольцо Нибелунгов.
Карл никогда особенно не восхищался Вагнером, и это была первая и пока единственная опера, которую он почувствовал. Поэтому он разозлился, что не сразу вспомнил ее.
В двух метрах от него в коридоре вагона стоял немец его возраста, в пенсне и тоже рассматривал вид за окном. Карл спросил, говорит ли он по-английски, и тот в ответ дружелюбно кивнул. Показав на удалявшуюся скалу, Карл спросил, не там ли было спрятано рейнское золото. Немец широко улыбнулся, сделал шаг вперед, открыл дверь в пустое купе, где ехал один Карл, и протянул руку для приветствия.
- Добро пожаловать в Федеративную Республику, граф Хамильтон. Давайте войдем и присядем на минутку.
Карл вошел в купе и сел, немец последовал за ним, прежде чем продолжить, закрыл дверь и немного церемонно сел напротив.
- Меня зовут Зигфрид Маак, Ведомство по охране конституции. После вашего вопроса о рейнском золоте 'Зигфрид', возможно, звучит как шутка. Но я не виноват, меня действительно зовут Зигфрид. Боюсь, это будет менее удивительно, когда вы познакомитесь с моим шефом - его зовут Логе[2]. Чтобы сохранить стиль, нашу операцию следовало бы назвать 'Сумерки богов'.
Оба неожиданно рассмеялись, но потом возник напряженный момент, когда они оценивающе посмотрели друг на друга. Карл - потому, что перед ним был первый живой представитель Ведомства по охране конституции. Зигфрид Маак - потому, что видел наконец воочию этого человека, о котором они с шефом непрерывно думали в последние дни.
Карлу понравилось то, что он увидел. Зигфрид Маак вовсе не был похож на рычащего полицейского капрала с овчаркой, как рисовало немца его воображение.
У Зигфрида Маака сомнений было больше. Действительно ли этот любезный швед с мимическими
