Вдруг он весь похолодел. Правильно ли он назвал имена? Да, все верно. Моника Райнхольд представилась Моникой Шрам. Вернер Портхун представился просто Вернером.
- Итак, - продолжил он после внезапной паузы. - У нас на шее еще и сумасшедший. Я стреляю в него. Наши потери - всего лишь легкое ранение. Операцию можно считать успешной. Здесь могло сидеть гораздо меньше людей, но нам повезло. Все?
- Не совсем. Я все еще хочу знать, почему ты не стрелял в полицейского, если ты был так уверен, что он полицейский? - возразила Ева Сибилла Арнд-Френцель. Карл вспомнил, что до сих пор он ни разу не видел, как она улыбается.
- Черт побери, - начал он на повышенных тонах. - Вы - любители одиночных убийств, а это неверная политика, и тут я не разделяю вашего мнения. Этот полицейский не мой личный враг, во всяком случае не больше, чем любой немецкий служащий. В наши намерения входило изъять деньги на нужные нам цели, а не убивать людей. Кроме того, для практических и пропагандистских целей важно показать, что мы все-таки не кровожадные. У полиции во всем мире есть опасная привычка слишком драматизировать смерть своих коллег, не так ли? Они всегда добросовестно охотятся за любыми грабителями, но если бы мы убили полицейского, они бы развернули бурную деятельность, чтобы рассчитаться с нами. Поэтому с оперативной точки зрения неразумно вызывать к себе такой интерес полиции. Кроме того, есть свидетели, что не мы стреляли в посетителей банка. Хотя им, возможно, это безразлично. Впрочем, посмотрим завтрашние газеты. А теперь я предлагаю продолжить нашу дискуссию.
- Я тоже так считаю, - сказал Мартин Бер. - Не понимаю, чего вы придираетесь. Операция прошла хорошо, и это заслуга Карла. Это факт, и вам от него не отмахнуться. Честно говоря, если бы жребий выпал мне или Фредерике и мы были бы на месте Карла... Я, честно говоря, хочу сказать: вот ты, Фредерике, сколько полицейских ты собственноручно убила за свою жизнь, а? Во всяком случае, я правильно рассуждаю. Карл - это наше пополнение, бесценное пополнение. У нас было бы на трех товарищей меньше, если бы не он, это совершенно ясно.
На какое-то время за столом воцарилась тишина. Все ждали, что Фредерике Кункель перехватит инициативу. Было заметно, как она переборола в себе нерешительность, а потом уже перешла к детальным вопросам.
- Что ты сделал с его оружием?
- Я вынул магазин и бросил его в другой конец зала, потом перед самым нашим уходом бросил и его пистолет.
- Почему? Ты ведь видел, что Моника взяла пистолет охранника?
- Да, но если бы я это сделал, это было бы уликой. По-моему, это был самый настоящий полицейский пистолет. Если бы кто-нибудь из нас с ним попался, то был бы осужден не за незаконное ношение оружия и сбыт краденого, а за ограбление банка. А мне это абсолютно не нужно. Я так не работаю и вас, честно говоря, не совсем понимаю. К тому же мне нужен новый револьвер, если, конечно, вы сможете раздобыть оружие, не засветившееся в убийстве.
- Давай-ка прервемся, поедим, а потом продолжим дискуссию, - предложила Фредерике Кункель.
У них принято обедать так же, как и в любой шведской большой семье в 60-е годы, подумал Карл.
После обеда Мартин Бер позвал Карла с собой в большую гостиную, где они занялись камином. Потом Карл поднялся к себе и поставил кассету со скрипичным концертом Моцарта, чтобы заглушить громкие голоса внизу. Когда он спустился, Мартин Бер уже разжег огонь в камине и налил две рюмки коньяка.
- Я полагаю, что это стресс, - сказал он, протягивая рюмку Карлу. - Мы живем под сильным, чудовищным стрессом и легко выходим из себя, не обращаем внимания на мелочи... ты должен извинить некоторых товарищей. Они не имеют в виду ничего плохого. Что касается меня, то я рад, что мы встретились.
- Хороший коньяк, что это?
-'Реми Мартен'. От французских товарищей.
- У европейских террористов неожиданно хороший вкус, каждый день вам поражаешься.
- Ты полагаешь, что это мелкобуржуазная и реакционная привычка - пить хороший коньяк?
- Не у всех, но я думаю, что вы из породы фанатиков, которые едят здоровую пищу и носят круглые очки, ты понимаешь, о чем я говорю?
- Да еще и с длинными волосами, в голубых ботинках и зеленых куртках?
- Да, примерно так. Потом, я не думаю, что вы такие уж специалисты. Но сегодня вы были действительно хороши. Ты прекрасно водишь машину, спокойно, соблюдаешь правила. Да и Моника с Вернером тоже не поддались панике, несмотря на то, что случилось. Так что я доволен.
- Но и сам ты тоже сработал отлично, а?
- Да, но я - совсем другое дело, в отличие от вас - профессионал. Капиталистическое государство обучило меня искусству защиты демократии. Хотя я не согласен с тем, что там болтают, что, мол, я должен был убить полицейского. Ты бы так сделал?
- Да, я бы, по крайней мере, попытался.
- Почему?
- Потому что надо было себя обезопасить. Если бы я стоял там, где ты, когда он вошел, то тут же выстрелил сначала ему в живот, потом в голову. Но не из-за того, что ты можешь подумать, а только в целях безопасности. Я не обладаю твоим цирковым мастерством, только в этом и разница. Да, только в этом.
- А ты убил кого-нибудь?
- Да, двоих, а ты?
- Нет, это не мой стиль работы. Я передаю капитал угнетенным, но я никогда не стрелял в беззащитных людей.
- Тут дело не в беззащитности, Карл. Это все болтовня о гуманности и так далее. Если человек средних лет в форме 'вооружен', тогда как молодой без формы 'не вооружен', - какой смысл в этом делении людей на различные категории? Имеет смысл только человеческая жизнь, разве не так? Кроме того, не забывай, ты стрелял в охранника, и, возможно, когда ты произносишь эти слова, он уже мертв.
- Да, но я стрелял лишь для того, чтобы его обезоружить, убивать его я не собирался.
- Ты уверен?
- Абсолютно. Иначе я бы стрелял ему прямо в лоб. Там было около семи метров, промахнуться невозможно.
- Это ты зря... Мягкосердечный террорист просто находка для 'Bild Zeitung'[6].
- Ты будешь участвовать в следующей операции?
- Нет. Ева Сибилла меня заменит. Вернер поведет машину, и ты, Ева и Фредерике пойдете в банк.
- Какая, к черту, Ева Сибилла?
- Она все еще не представилась? Я забыл, как она назвалась, Сабина, кажется? Во всякой случае, речь идет о ней.
- Ну и как она?
- Похожа на Монику, во всяком случае, лучше меня.
- У нее, кажется, совсем нет чувства юмора.
- Дело не в том. Ее парень был ранен полицейским два года назад. И умер от ран.
- А ты сам почему стал террористом?
- Ты специально называешь нас так, как и империалистическая пресса? А палестинцы, они тоже террористы?
- Да, некоторые, но не всегда. Те, кто стреляет в аэропортах и убивает при этом случайных пассажиров, - это террористы.
- А те, что бомбили лагеря беженцев?
- Они тоже террористы. Государственные террористы.
- А если мы атакуем американское посольство в Стокгольме и разбомбим весь верхний этаж с центральным отделением ЦРУ в Северной Европе, мы и тогда останемся террористами?
- Это сложно. Я скорее отрицательно отвечу на этот вопрос. Все зависит, возможно, от того, как
