не вышла за тебя, даже если бы ты оставался единственным мужчиной на земле!
— А я точно знаю, что ты будешь моей женой, — со спокойной уверенностью сказал Филипп.
Айрис бросилась к двери. За ее спиной раздался резкий, с издевкой, смех. Звук этот преследовал ее, когда, спотыкаясь, она поднималась по лестнице к себе в комнату.
Пронзительный звон будильника ворвался в беспокойный сон Айрис. Еще не до конца проснувшись, привычным жестом выключила его и, с трудом оторвав тяжелую голову от подушки, посмотрела на часы. Восемь часов — пора вставать.
Как же не хотелось начинать день, ничего хорошего не суливший! Айрис снова уткнулась лицом в мягкую подушку. Ночь прошла ужасно. События ушедшего дня не давали дремоте овладеть ее уставшим сознанием. Филипп стал наследником дня и призраком ночи. Она спорила с ним, доказывала очевидное и тут же понимала: все напрасно. Ее малая правота побеждалась сильной позицией сильного противника. Да и что такое правота, основанная на лжи? Правда?то, что ни говори, на его стороне: она по?прежнему любит его. И ничего здесь не поделаешь. Зов тела обгоняет предупреждение разума.
Чего стоят воспоминания о жарком прикосновении его удивительных рук! Не забыть, не убежать, не воспротивиться… Наступающий день пугал новыми искушениями. Покаяние опережало грех.
Ах, если бы у нее был хоть какой?то опыт в сердечных делах! Если бы могла выручить рассудочность, осторожность! Но что взять с молодой женщины? Провинциалка с комплексами, доставшимися от предков, от среды, в которой прошла вся ее недолгая, в общем?то, жизнь. Влюбилась в Фила, когда не было еще и восемнадцати. Хотела жить как все, да судьба распорядилась по?иному. Ровесницы, казалось, были старше ее, но и моложе в чем?то. Ее взросление пришло через страдания, обиды, несправедливость. А сверстницы протаптывали свой путь к возмужанию неспешно. Постепенная адаптация к взрослой жизни — это то, чего лишила ее нелегкая судьба. Раннее материнство, преждевременная смерть мужа, заботы, тяготы, безденежье.
Кровь приливала к голове от одной мысли о том, как среагировали бы друзья, расскажи она им всю правду. Они бы не поверили ни единому слову, разве что посмеялись над фантастичностью сюжета, так нескладно ею придуманного. Айрис не могла поделиться своими тревожными мыслями даже с самой близкой своей подругой — Джун. Ну, какими, спрашивается, словами поведать ей, что Фил был первым — единственным — мужчиной в ее жизни. И что сейчас она до смерти напугана. Что душой и телом боится жесткого, сурового и умного человека по имени Филипп Бартон.
Тяжело вздохнув, женщина откинула одеяло, опустила с кровати ноги и с минуту сидела, уставившись в голый пол неподвижным взглядом. Для начала следует вновь признаться себе в очевидном: несмотря ни на что, она все еще любит его. Так значит так. Но это признание не столько облегчает, сколько усложняет решение другой проблемы — Эшлинг. Та возвращается из Лондона сегодня. Каким будет план дальнейших действий? Фил, конечно, продумал свою роль, наметил цель. Сомнениям он, как известно, не подвержен. Полагает, что обстоятельства неукоснительно подчинятся его разуму и его воле. Но откуда ему, самоуверенному, знать, как следует обращаться с маленьким ребенком? Тем более в том накрути сложностей, которые он сам и спровоцировал. С него станет с порога заявить девочке, что не Чарлз, а он ее отец.
Опасность сплетен, кажется, принята им всерьез. На том спасибо. Заготовлен контрдовод — женитьба. По тому, как сейчас он себя повел, можно прийти к выводу, что разговор о браке не пустые слова. Да, этот человек не ведает сомнений! К поставленной цели — напролом. Даже недвусмысленно дал понять, что, если его бывшая возлюбленная не согласится на свадьбу в рождественские дни, он, не колеблясь выполнит свою жестокую угрозу затаскать ее по судам и таким образом разрушить их с Эш жизнь. Пока никакие возражения и доводы не действовали на Филиппа. Что ей сказать или сделать, чтобы заставить его изменить свое решение?
Раздвинув гардины на окнах, Айрис увидела, что за ночь выпал снег. Весь сад был покрыт белым покровом. Небо низкое, серое. Снег прекратился, но, очевидно, скоро пойдет снова.
Айрис спустилась вниз на кухню и начала готовить завтрак для матери и гостя. Настроение хуже не придумаешь, вопросов много — ответов нет. Какую проблему ни возьми — все козыри на руках у Фила. Шут с ним, с замужеством, но Эш? Каким отцом может быть такой человек для ее малышки? Одному Богу известно, какую тяжелую ношу ответственности приходится нести в наше время родителям. Он об этом разве задумывается! Ему ли являть собой пример для подражания? Ему ли воспитывать ребенка на своем опыте, своем отношении к жизни? Достаточно вспомнить прошлое этого, с позволения сказать, отца, чтобы ответ был однозначным: нет, нет и нет! Можно ли надеяться, что он изменился? Если бы… Черт! Айрис всю передернуло при одном воспоминании об отвратительной сцене, когда Фил с неприкрытой радостью и явным удовольствием целовал Беатрис у всех на глазах. Эта яркая блондинка и не собиралась скрывать: только представься ей малейшая возможность — она тут же прыгнет к нему в постель. Филипп не мог этого не чувствовать, а возражал ли? Сколько же было на его счету подобных красоток! Приходится лишь полагаться на то, что не всем из них он подарил радость материнства, подумала Айрис. А тем временем на поднос, предназначенный Филиппу, легли теплые круассаны и тосты.
Тяжелые жизненные обстоятельства заставили Айрис использовать дом как пансионат. Этот факт и позволил Бартону остановиться в Холле, что было бы невозможно при иных обстоятельствах, раз речь шла о частном доме. Любую мелочь умеет он приспособить в своих целях. Ну что ж, остается надеяться, что незваный гость провел нынче не самую приятную в своей жизни ночь. Айрис решительно направилась вверх по лестнице. Не постучав, широко распахнула дверь комнаты. Скажи он ей сейчас одну из своих привычных колкостей, и она запустит поднос с завтраком в его самодовольную физиономию. Но он встретил ее приход молча.
Филипп, видимо, встал уже давно — лицо было тщательно выбрито. Айрис смутилась, увидев перед собой прекрасную мужскую фигуру. Фил стоял в противоположном углу комнаты. Вся его «одежда» состояла из полотенца, обмотанного вокруг узких бедер.
— Ты, должно быть, умеешь читать мысли на расстоянии, — сказал он, улыбнувшись. — Я как раз подумал о завтраке.
— Обычно наши постояльцы предпочитают завтракать в своих комнатах, — едва переведя дыхание, строго официально произнесла хозяйка Холла. Она старалась не смотреть на великолепно вылепленную спортивную фигуру стоящего перед ней человека. Небольшие капли воды поблескивали на загорелых широких плечах и мощной груди, щедро покрытой плюшем вьющихся волос.
И снова оглушительно застучало сердце. Какая же она дура, что не осталась на кухне — подальше от этого сильного, мощного тела, едва прикрытого куцым полотенцем, от этих длинных стройных ног.
Филипп направился к ней, не пытаясь умерить насмешливого блеска в сияющих голубизной глазах.
— Бедняжка, ты выглядишь очень уставшей. Что, плохо спалось?
— Да, плохо! — не скрывая раздражения, произнесла Айрис и поспешно попятилась к двери.
— Ты ведешь себя как перепуганная до смерти старая дева. Расслабься! — Его рот растянулся в язвительной, как ей показалось, улыбке. — Можно подумать, что мы никогда не видели друг друга голыми.
— Уволь от повторения! — отрезала она.
Быстро поставив поднос с завтраком на ближайший столик, Айрис поспешно вышла из комнаты. Ей почудилось, что она слышала его смех. Неужели снова ему необходимо было праздновать победу над ней?
Прошло более часа. Все это время Айрис находилась в заторможенном состоянии, действуя почти автоматически. Так: надо забрать поднос из комнаты матери. Теперь помыть посуду, пропылесосить ковры на первом этаже. Привычные заботы, привычные дела… Если бы не неотвязные мысли об Эш! Неотвратимо скорое ее возвращение. И были бы эти мысли теплее и приятнее, если бы не угрызения совести: как могла она, преданная, любящая мать, уступить обидчику своей семьи? Не просто уступить, а испытать нечто сродни блаженству. Зов тела оказался сильнее инстинкта опасности?
Бог свидетель, она пыталась оградить себя от этого наваждения. Но слаб человек. И теперь что толку рвать на себе волосы? Она и раньше считала свою недолгую любовь к Филу почти болезнью, полагая, впрочем, что время полностью излечило недуг. Оказалось же, что болезнь зашла слишком далеко и вряд ли излечима. Иначе как объяснить: Филипп обижает ее своим сумасбродством, а она не в силах постоять за
