– Ну, не замечательный ли прощальный вечер для меня? – сказала Трой. – Как подумаешь обо всем, что случилось за это время... Я говорю об Эбби и об этой девушке, которую он водит под кустик... А тут еще Винс и его огромная победа на конкурсе. Ведь это просто изумительно!.. – Она запнулась. – Не для вас, конечно. А вы что, сильно накачались?
– Нет.
– Я потому спрашиваю, что с вами очень уютно танцевать. При вашем росте это настоящее искусство. – Она посмотрела куда-то вбок. – Ох, взгляните-ка на Винса. Он совсем взбеленился из-за того, что я перехватила вас. Ведь он хочет жениться на мне, знаете? В понедельник я должна приступить к работе, не то я, пожалуй, не устояла бы. Рафф, быстренько ответьте мне на один вопрос: как вы думаете, эта новая девушка сможет отвлечь Эба от Нины?
– Возможно.
– Вы сделали святое дело, Рафф. – Она рассмеялась. – Недаром вы сегодня нарядились святым. Я все время стараюсь внушить Эбу, что вы трое должны стать компаньонами... Ах, смотрите, вот этот юноша – мы видели его у 'М. и М. '! Такой застенчивый цветной парень... Забыла, как его зовут. Он на архитектурном...
Рафф проследил за направлением ее взгляда: справа от оркестра.
– Это Ричмонд Боулз, – сказал он.
– Познакомьте меня с ним. Не могу же я допустить, чтобы такой милый молодой человек стоял тут в одиночестве! – заявила Трой.
– Почему в одиночестве? – ответил Рафф, направляясь с ней к оркестру. – У него прелестная девушка, и едва ли ему придется по вкусу такая дурацкая демонстрация: ах, ах, посмотрите на Трой Остин! Какая она ужасная либералка, эта белая девушка: танцует с разнесчастным, угнетенным негром! Впрочем, я ведь знаю: вы все равно не успокоитесь, пока не разыграете душещипательной сцены для публики!
– Ух, какой злющий! Я была о вас лучшего мнения.
Всякий раз одно и то же: стоит ей появиться, как у него прямо желчь разливается. И откуда в нем столько злости? Изволь теперь смотреть, как она берет на буксир вежливо сопротивляющегося беднягу Боулза и каким торжеством загораются ее огромные глаза, как только танцующие начинают изумленно оглядываться на них.
Рафф почувствовал, что ноги у него ослабели и стали как ватные. Он отвернулся и принялся рассматривать густую толпу танцующих. Увидев Бетти Лоример – единственную женщину на выпускном курсе, он рассмеялся. Бетти, которая всегда боится, как бы ее не сочли романтичной и сентиментальной, вырядилась в накрахмаленный белый халат хирурга; на том месте, где должна была бы гордо вздыматься грудь, болтался стетоскоп. Затем ему бросились в глаза коротко остриженные светлые волосы рекламной девицы Нины Уистер, танцевавшей с круглолицым неандертальцем – Бинком Нетлтоном.
Ему удалось перехватить Нину, которая была здорово навеселе, но тут же ее перехватил кто-то другой, а он нырнул в бурлящий водоворот толпы и выудил лейтенантский мундир с бронзовыми пуговицами.
– Этот парень, одетый фермером, с которым я сейчас танцевала, спросил меня, что означает ваш костюм, – сказала Бланш. – По-моему, вы святой Антоний. Верно?
Рафф склонил свой венок из листьев и улыбнулся, стараясь сквозь густой табачный дым видеть только ее невыразительно-красивое лицо.
– Может, я просто глупа, только я не понимаю, что это значит. – Она откинулась назад, рассматривая свитер Раффа, собственноручно расписанный им: одна сторона была красная, другая – зеленая, и на этом фоне отчетливо выделялись белые рисунки.
– Это искушения, Бланш.
Нахмурившись, она вглядывалась в картинки, изображающие мешки с золотом, женские торсы, здания с колоннами. Потом рассмеялась и покачала головой:
– Все-таки мне попадаются совершенно несусветные типы.
Немного спустя он опять оказался в кабине вместе с остальными, и они снова налегли на пиво и виски, и судья Эбби Остин потихоньку заигрывал под столом с Ниной и выглядел при этом весьма глупо, а Винс Коул не спускал с Трой бдительных светло-карих глаз, кротких в эту минуту, как глаза газели, крепко обнимал ее за талию и слушал, как она щелкает зажигалкой, как позвякивает сумочкой и браслетами, как уверяет Эбби, что он страшно похож на один из старинных портретов, висящих у них дома. Это был портрет Джозайи Эббота, судьи, который отказался вести процессы против ведьм, человека, могила которого была, по ее выражению, 'единственной грудой костей, которую стоит украшать цветами'.
Винс Коул был потрясен таким кощунством.
– Архитекторы! Вы просто стая обезьян! – заорал рядом с ними кто-то из танцующих.
Сквозь голубую пелену табачного дыма Рафф увидел Неда Томсона, вырядившегося Фрэнком Ллойдом Райтом – рыжая широкополая ковбойская шляпа, обыкновенный галстук, завязанный пышным бантом, пальто внакидку, ротанговая трость и грива седых волос. Ни дать ни взять – чудаковатый проповедник-янки!
– Стая обезьян, вот вы кто! – еще раз крикнул Нед, вихрем проносясь мимо.
Тут все, кроме Бланш и Трой, заорали, потому что это было излюбленное обращение Райта, который снискал всеобщую любовь, когда преподавал в Йеле; он называл стаей обезьян весь колледж, но в действительности это относилось главным образом к студентам-архитекторам.
Рафф чувствовал, что хватил лишнего; ему было жарко в кабине между Бланш и Ниной, хотелось пройтись, размяться.
– Пошли! – рявкнул он. – Дадим ходу! По Аппиевой дороге[20] прямо в Вудмонт-Бич. – Он встал, не слишком твердо держась на ногах.
– Вы любите воду, Бланш?
– Ч-что-о?
– Мы собираемся дать тягу. Поедем к себе. На побережье Miare Longus Islandum[21].
– Ну что ж... – Бланш улыбнулась и состроила скромную рожицу, поглядывая на Винса Коула, который, видимо, поразил ее воображение. – Что ж, отлично. Если все поедут...
– Все поедут, – сказала Трой. – Будем купаться в чем мать родила. Вы ведь не мамина дочка, Бланш?
– Я? Ну... не знаю, что и сказать... – Бланш посмотрела на Винса, взывая о помощи.
Рафф погладил ее жесткие светлые волосы:
– Соглашайтесь, соглашайтесь. Объясните ей, что Рафферти Блум собирается окунуть свою голенькую красотку в воды Иордана. Он, мол, собирается окрестить меня, размочить, как бейгл в чашке кофе со сливками...
– А что такое бейгл, Трой? – спросил Эбби.
– Понятия не имею, – отозвалась Трой.
– Пошли, друзья, пошли на вудмонтскую автостраду! – Рафф начал протискиваться за стулом Нины.
– Постой-ка, – вмешался Эбби. – Нужно хотя бы поздороваться с мистером Пирсом. И здесь еще Гомер Джепсон с женой...
– Дипломатично! Черт побери, Эбби, ты прямо дипломат! – заорал Рафф.
– Все вы стая обезьян! – крикнул кто-то с танцевальной площадки.
– Обезьяны! – донеслось еще раз из густой, шаркающей ногами толпы, и взрывы хохота заглушили медный рев оркестра.
Рафф и сам не понимал, почему он расхохотался вместе со всеми. Но он смеялся. Очень громко. Не понял он также, что заставило его вскочить на диванчик кабины и обратиться с речью к друзьям:
– Друзья, леди и джент... тьфу! Леди и обезьяны! Давайте решим вопрос: кто обезьяны – архитекторы или публика? Я лично не знаю. А что я знаю? Только то, что вижу своими глазами. Но что я вижу? – Рафф уже не мог остановиться, и слова, то нелепые, то разумные, вырывались под давлением спиртных паров стремительным, беспорядочным потоком. – Постарайтесь меня понять. Не стану говорить о ваших конторах, о ваших заводах, о ваших лабораториях. Великая битва выиграна. Нам повезло. Мы пожинаем плоды чужой
