всеядных в раю. Под звуки сальсы они перекрикивались, склонившись каждый над своим баком: «Тут целый кусок ветчины! О боже! Сладкий картофель!»
Но забавнее всего оказалось в Мэне, когда они сошли с тропы и остановились в небольшом городке, пробыв несколько дней у семьи, которая держала на дворе «коммунальную» свинью. Коммунальной свинья называлась потому, что все жители города кормили ее отходами со своего стола, а когда наступало время резать хряка, мясо делили на всех и запасали на зиму. Об этом любопытном обычае Юстас и Фрэнк узнали в тот день, когда хозяйка напекла пирогов с яблоками и вручила ребятам ведро очисток для свиньи. Оказавшись на улице, Фрэнк с Юстасом переглянулись, посмотрели на очистки и хором сказали: «А ну ее, эту свинью». И, спрятавшись за сараем, умяли все очистки. После этого друзья любезно предложили хозяйке освободить ее на время от обязанности самой кормить свинью. И по сей день, рассказывая об этом случае, они упоминают лишь о том, что добрые люди из того маленького городка выбрасывали слишком много хорошей еды. А славная коммунальная свинка не прибавила в весе ни грамма, пока в городке гостили Юстас Конвей и Фрэнк Чэмблес.
Их путешествие удалось во всех отношениях. Движение вперед, восторг, новые открытия, преодоление трудностей и откровения – всё это каждый день ждало их на пути. Между друзьями возник особый контакт, чувство неразрывного родства. Их взгляды относительно дикой природы и проблем современного американского общества совпадали; они оба были глубоко увлечены индейским фольклором и философией. Юстас рассказывал Фрэнку о своих проблемах с отцом, а Фрэнк – о своих разногласиях с отцом и чувствах к подруге Лори. Этих ребят объединяло то, что они были абсолютно серьезны; в них не было ни капли циничности, равнодушия и самолюбования, свойственных их поколению в целом. Они были откровенны друг с другом и ничуть этого не стыдились.
Их не смущали даже разговоры о Боге. Оба выросли в семьях баптистов-южан, где преданность вере и фундаментализм воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Дед Юстаса, Шеф Джонсон, был христианином до мозга костей, человеком несгибаемой морали, и мать Юстаса пыталась привить религиозные догмы своему первенцу. И в детстве Юстас был замечательным христианином. С малых лет стал звездой воскресной школы – любознательный, понятливый, внимательный. Всегда обожал Иисуса Христа. Юстасу страшно нравилась история о том, как Иисус вошел в храм и, обнаружив там торговцев, «опрокинул их прилавки к чертовой матери». А особенно близок ему был тот отрывок из Библии, где говорилось, как Спаситель уединился в дикой глуши, чтобы найти ответы на важные вопросы.
Но с возрастом Юстас разочаровался в верующих и церковных лидерах. Он чувствовал их неуверенность и лживость. Каждое воскресенье сидел между папой и мамой, которые склонили голову, и слушал напыщенную проповедь. И с каждым разом, к неудовольствию Юстаса, ему всё больше приоткрывались лживая природа этого действа и суровый контраст между показным образом благополучной семьи и реальным разладом в семейных отношениях. Этот глубокий разлад каждое воскресенье родители задвигали на полку, чтобы не потревожить соседей. Вскоре он взял привычку разглядывать другие «благополучные» семьи в церкви. Все они были нарядно одеты, все сидели на скамьях, склонив голову, а он не мог не думать о том, какие кошмары скрываются под сборником церковных гимнов.
Его всё больше начал раздражать христианский цикл «молитва – грех – покаяние – молитва – грех – покаяние». Неужели никто не видит, что это не более чем разновидность морального взяточничества, причем невиданного размаха? Грешишь – и получаешь немедленное прощение; идешь и грешишь снова, потому что знаешь, что тебе снова всё простится. Такое поведение казалось Юстасу глупым, трусливым и недостойным. А откуда вообще взялось мнение, что все люди рождены грешниками? И если людям так нравится Библия, почему бы им просто не следовать совершенно ясным указаниям, которые она дает, и перестать лгать, обманывать, красть, убивать и ходить к шлюхам? Сколько раз нужно перечитать десять заповедей, чтобы наконец дошло? Просто перестаньте грешить, и всё! Живите так, как вас учили! Тогда не надо будет ходить в церковь каждое воскресенье, преклонять колени, плакаться и каяться! Тогда у всех появится куча времени, которое можно провести на свежем воздухе, в лесу, а именно лес, по мнению Юстаса, был «единственным местом, где можно найти истину. Там нет лжи, обмана, иллюзий, лицемерия. Это всего лишь реальное место, и все существа в нем живут по совершенным правилам, которые никогда не менялись и не изменятся».
Разумеется, в силу своего характера и индивидуальности Юстас вскоре отказался ходить в церковь и стал сам искать ответы. В подростковые годы он прочел множество книг о самых разных религиях мира и остался верным заветам христианства, добавив к ним кое-что из других верований. Его вдохновляли древние суфийские мистики, возносившие восторженную хвалу любви; будучи сосредоточенным перфекционистом, он инстинктивно склонялся к основному буддийскому постулату – что достигнуть просветления можно лишь путем постоянного созерцания своего сознания. Ему импонировала даосская идея о том, что люди подобны воде, и они должны огибать твердые препятствия, меняя форму и принимая природные очертания, и что лишь терпение точит камень. Нравились философские уроки восточных боевых искусств, которые учили тому, что если отступить перед агрессором, то он не сможет навредить тебе, а навредит лишь себе самому.
Почти в каждой религии он находил что-то для себя и готов был говорить о Боге с кем угодно, включая мормонов, свидетелей Иеговы и кришнаитов в аэропорту. Но ближе всего ему были верования американских индейцев. Он узнал о них от индейских вождей, с которыми познакомился в музее Шиле, и в ходе собственных антропологических исследований. Юстас полностью разделял идею о том, что Бог – или Божественная сущность – есть в каждом живом существе на планете и что всё на планете является живым. Не только звери, но и деревья, и воздух, и даже твердые камни – всё это является вечной и неотъемлемой частью жизни на Земле.
В этом взгляды Юстаса и его спутника по Аппалачской тропе, Фрэнка, полностью совпадали. Оба были убеждены, что Бога можно обнаружить лишь в природе. Именно поэтому они ступили на тропу – чтобы обнаружить Божественное присутствие в окружающем мире и в себе. И их ничуть не смущали разговоры об этом «Божественном», которые они вели каждый вечер. По вечерам друзья доставали самодельные индейские трубки, курили и молились; их объединяла вера в том, что трубка – инструмент молитвы, а дым – священное воплощение их мыслей, обращенных в космическое пространство. Юстас и Фрэнк понимали, что кому-то вид двух белых парней, курящих трубку мира, может показаться нелепым и даже возмутительным. Но они не просто играли в индейцев – они проходили ритуал взросления, проживали жизнь с полной серьезностью и вместе встречали трудности и открытия, которые нес каждый новый день. Именно этот контакт больше чего-либо еще Юстас ценил в путешествии.
А потом они дошли до Пенсильвании, и Юстас Конвей встретил девушку.
Ее звали Донна Генри. Ей было девятнадцать лет, она училась в колледже в Питтсбурге, и Юстас познакомился с ней на пенсильванском отрезке Аппалачской тропы. Донна пошла в поход на выходные с тетей и двоюродной сестрой, и поход обернулся сплошным мучением, потому что тетя и сестра были в ужасной физической форме и напихали в рюкзаки слишком много вещей и припасов. Поэтому в момент встречи с Юстасом Донна не шла, а сидела на тропе, устроив вынужденный привал по требованию родственниц. Она сидела и пыталась не слушать, как тетя с сестрой жалуются на натертые ноги, боль в мышцах и ноющую спину… и тут появился Юстас Конвей.
К тому времени Юстас начал избавляться от вещей, которые считал ненужными. Продвигаясь всё дальше на юг и ближе к Джорджии, он устал нести кучу вещей и, положившись на старый принцип «чем больше знаешь, тем меньше нужно», постепенно выбросил всё, кроме спального мешка, ножа, веревки и котелка. Он даже избавился от одежды. Последнюю тысячу миль пути он прошел обнаженным, связав вместе две банданы и используя их в качестве набедренной повязки. Не оставил даже куртки, чтобы согреваться. Когда он шел, ему не было холодно; когда не шел, то спал. Когда лил дождь, Юстас надевал на голову пакет для мусора. Устав от скучной ходьбы (он преодолевал тридцать миль в день, и даже такой темп казался ему скучным), принимался бежать по тропе.
Таким он и предстал перед Донной Генри в тот день на тропе: худое, загоревшее до черноты, бородатое и дикое существо почти без одежды, но в кроссовках, несущееся сквозь лес со скоростью койота. Несмотря на худобу, тело его состояло из одних мышц. И у него было потрясающее лицо. Увидев Донну, он остановился. Она поздоровалась, Юстас ответил. А потом улыбнулся своей чудесной улыбкой, и в тот момент Донна почувствовала, что больше не замечает ни тети, ни сестры, ни тяжелого рюкзака. Все растворилось в сиянии этой улыбки, и у Донны осталась лишь уверенность, что жизнь ее никогда уже не
