Не высказывая ничего из этого вслух, Юстас встал и оделся. У него не было дроби, но он взял старую винтовку и проследовал за собаками и охотниками по залитой лунным светом тропе к дереву. Один выстрел – и еноту пришел конец.
«Лишь когда я снял с него шкуру, – писал он потом, – я увидел, что единственное отверстие в ней оставила моя пуля».
Деревенские парни даже не задели енота. Хотя стреляли двадцать раз. Впрочем, им было все равно. Им нужна была лишь шкура, которую Юстас снял и отдал им, чтобы они потом ее продали. Снимая шкуру, он чуть не плакал; мясо он оставил себе, чтобы съесть позднее, торжественно поблагодарив енота за то, что тот отдал свою жизнь. Деревенские парни все равно не стали бы есть мясо енота.
Этот случай поверг Юстаса в уныние. Неуважение к природе. Жадность. Глупость. Пренебрежение жизнью другого существа, полное отсутствие уважения к законам природы – при виде всего этого у Юстаса болела душа, ведь его миссией на Земле было проповедовать старинные принципы святости любой жизни. Но как внушить это людям столь грубым, столь невежественным? Людям, для которых стрельба по животным – пьяное развлечение, которым не нужно даже мясо?
«Пропади всё пропадом, – писал он в дневнике. – Что мне делать? Если я попытаюсь объяснить им, что к чему, они просто скажут, что я очередной хиппи, свихнувшийся на экологии».
И это тоже не давало Юстасу покоя. Ему надоело, что все воспринимают его как чудака, свихнувшегося хиппи – ведь он мог дать миру намного больше. Он всё больше погружался в раздумья, стал более раздражительным; ему уже не приносило удовлетворение шитье одежды из оленьих шкур или охота на дичь с помощью духового ружья. Юстас был готов к чему-то большему, к настоящему подвигу.
«Мне нужно новое, более свежее, живое и стимулирующее занятие, – писал он. – Хочу видеть жизнь крупным планом, с зубами и когтями. Настоящую, мощную, заставляющую выбиться из сил. Есть вещи более реальные и более способствующие удовлетворению и самореализации, чем бесконечная болтовня с ребятами об одном и том же из года в год. Не хочу больше говорить о том, что надо бы что-то сделать, – хочу
Другими словами, он не мог просто сидеть в вигваме, штопать мокасины и слушать шум дождя. И кстати, о вигваме – Юстас не хотел всю жизнь переезжать с места на место, с чужой земли на чужую. Все участки земли, где он когда-либо разбивал лагерь, в итоге продавались и застраивались прямо у него на глазах. И наблюдать, как это происходит, было ужасно. Он словно стоял на песчаной отмели и ждал приближения прилива. Но где можно укрыться от коммерческого строительства? Он всего лишь хотел продолжать преподавать, но на своих условиях, не сорок пять минут в конце учебного дня по милости директора очередной школы. Юстасу нужны были новые сложные задачи, и больше власти, и больше людей, до которых можно достучаться. И еще ему нужна была земля.
Теперь, спустя годы, когда Юстаса Конвея спрашивают, зачем он поселился на Черепашьем острове и вложил столько сил в сохранение тысячи акров этой территории, он говорит следующее (в итоге эта речь стала одним из самых мощных моментов в его лекциях):
«В детстве мне нравилась книга „Возвращение в тенистую рощу“. Это книга о зверях, которые жили в чудесном лесу. Жизнь их была идеальной, счастливой и безопасной, пока однажды не приехали бульдозеры и не снесли их дом, чтобы построить дорогу для людей. И вот зверям некуда идти, их дом уничтожен. Но они забираются в товарный поезд и едут на Запад. Там находят новый лес, такой же, как старый, который они потеряли, и живут долго и счастливо.
Я всегда вспоминаю эту книгу, потому что все мои дома тоже были уничтожены. В детстве я жил в Колумбии, штат Южная Каролина, рядом с глухими местами, лесами и болотами. Потом пришли застройщики, надругались над землей и уничтожили ее. И моя семья переехала в Гастонию, штат Северная Каролина, – там родители купили дом рядом с несколькими сотнями акров леса, через который пробегал прозрачный красивый ручей. Я любил этот лес. Я знал, что он лучше, чем любое другое место, потому что проводил там все дни, играл и исследовал природу. Всё детство я наслаждался этой землей. Строил в лесу крепости, прокладывал тропинки, учился бегать по чаще со спринтерской скоростью, перекатываться при падении, вставать и бежать дальше. Лазал по кустам и прыгал с дерева на дерево, как Тарзан. Знал рисунок листьев, чувствовал тепло земли. Все звуки, цвета и чувства этого леса были мне знакомы.
А потом по всему лесу стали появляться землемерные столбы. Я не знал, для чего они, – но понимал, что ничего хорошего ждать не приходится. Понимал, что это вторжение в живую природу и пытался вырвать столбы там, где они появлялись. Но я был всего лишь ребенком – разве мог я остановить строителей? Они с корнем вырубили мой лес и застроили всю территорию домами. Землю, которую я любил, уничтожили, а ручей превратился в очередной загрязненный водоем. Леса не осталось. Гарднер-Вудз умер. От него осталось лишь имя.
Потом я переехал в вигвам, который поставил на участке моих друзей недалеко от Алленз-Ноб, где растет лиственный лес. Я жил там до тех пор, пока участок не расчистили под жилое строительство. Потом я встретил старого горца из Буна, Джея Миллера, и тот разрешил мне поставить вигвам на своей чудесной земле в Аппалачах. Мне там очень нравилось. Я жил на опушке леса Говардс-Ноб, где водились медведи, дикие индюшки и рос женьшень. У самого входа в вигвам был источник, из которого я пил каждое утро. И жизнь моя была прекрасна до того дня, когда старина Джей Миллер не решил погнаться за всемогущим долларом и не продал лес на древесину. Приехали ребята из лесозаготовочной компании и построили лесопилку прямо рядом с моим домом. Они подбирались всё ближе, уничтожая все деревья до последнего, что стояли между ними и моим вигвамом. В то время я как раз заканчивал колледж, и, чтобы готовиться к экзаменам, мне приходилось пользоваться берушами – столько шума было от лесопилки. Когда я наконец переехал, лес, который я любил и который дарил мне жизнь, пропитание, одежду, превратился в гигантское поле с пеньками. Чистейший источник, из которого я пил, был испорчен и заилился.
Так что мне было делать? Именно тогда я понял, что мораль из „Возвращения в тенистую рощу“ – сплошное вранье. Это наглая ложь, цель которой – убедить детишек в том, что на Западе всегда найдется другой лес, да и звери всегда найдут другой дом – он где-то там, за холмами. Детям пудрят мозги, внушая, что нет ничего страшного в том, что приехали бульдозеры. Но это не так, и мы должны рассказать людям, что это ложь, потому что бульдозеры будут приезжать и приезжать, пока деревьев больше не останется. И нет безопасных мест. И что я сделал, когда понял это? Я решил купить свой лес и бороться насмерть с любым, кто захочет его уничтожить. Это был единственный выход и самый важный мой поступок в этой жизни».
Юстас понял, что пришло время искать Черепаший остров.
«Земля, я должен купить землю, – раз за разом писал он в дневнике в начале 1980-х годов, точно напоминая себе о том, что нужно сделать. – Своя земля! Я мечтаю о ней. Хочу ее. Ради нее я готов пойти на жертву».
Глава 5
Вот то самое место!
Америка, ее земли и мечтательный характер ее жителей всегда легко вписывались в утопические теории. Можно даже поспорить, что любой, кто приехал в Америку по доброй воле, был утопистом в миниатюре – человеком, у которого было собственное, пусть даже скромное, представление о кусочке рая в Новом Свете. Правда, есть и такое мнение, что эта страна была утопией в течение тысячелетий до прихода европейцев, которые, появившись в Америке, тут же принялись всё уничтожать и подстраивать эту землю под свои конкретные планы. Но вы только представьте, какой Америка казалась ранним поселенцам: свободная, безграничная, безлюдная. Нетрудно было поддаться искушению и начать мечтать об обществе, которое можно здесь создать.
Разумеется, идею утопии придумали не американцы. Как обычно, этим мы обязаны грекам. А европейцы строили планы идеального общества еще до начала эпохи Возрождения. Сэр Томас Мор,
