моделью для статуэтки. А это значило, что либо статуэтка – современная копия, либо Меркурио – лжец.
Пока он листал страницы, в глаза ему бросилась одна иллюстрация. Голова молодого человека из Веи, прозванная за его неприступный вид «Мальвольта», и напоминавшая скульптуру Донателло «Святой Георгий». Капризный рот и глаза, юные и старые одновременно, напоминали Меркурио.
– Синьор Брук, извините…
В приоткрытую дверь на него глядело жесткое морщинистое крестьянское лицо с глазами как бурые камушки.
– Проходите, Мило.
– Я принес вам рамки.
– Отлично.
– К сожалению раньше не мог. Желудок меня замучил. Совсем замучал.
– Тина мне говорила.
– Тина – хорошая дочь…
В пакете были три деревянные рамки, резные и позолоченные. Подняв одну к свету, Брук сказал:
– Очень красиво, Мило. Рука вас не подвела.
Мило раскрыл в усмешке беззубый рот.
– Чистая правда, Мило Зеччи все ещё лучший резчик во Флоренции. Дерево, бронза, мрамор – хотя сейчас на мрамор спроса нет.
В контору заглянула Франческа и сказала:
– Здесь какой-то синьор хочет с вами поговорить.
– Ты ему сказала, что мне некогда?
– Сказала. Ему нужны всего несколько минут.
Брук вышел из конторы. Посреди зала стоял профессор Бронзини в темносиней суконной накидке с золотой вышивкой, в милой полотняной шапочке на голове. Его сопровождал один из юношей, Франческа услужливо суетилась вокруг, и двое туристов, только что вошедших в галерею, разглядывали профессора, набираясь впечатлений для очередного письма домой.
Брук не знал, должен его визит рассердить или позабавить.
Профессор ему слегка поклонился. Брук сказал – «Доброе утро».
– Я пришел принести вам свои искренние извинения, – сказал Бронзини.
– Ну что вы, – возразил Брук. – Я благодарен вам за безумно интересный вечер.
– Было приятное общество. Но, как я позднее понял, вчера я вас – неумышленно, разумеется, обидел. Полагал, что ваше знание Этрурии только поверхностно, и только сегодня утром понял, что имел честь принимать выдающего специалиста. Вы ведь тот самый знаменитый Роберт Брук, автор труда об этрусской терракоте, владелец тарквинийской галлереи и консультант по вопросам этрусской культуры при античном отделении Британского музея?
– Боюсь, вы преувеличиваете, – сказал Брук.
– Ни в коем случае. Не вы ли два года назад участвовали в раскопках в Каире как технический советник?
– Я был в Каире, – сказал Брук, – только не помню, чтобы у меня кто-то просил совета, или принял, предложи я их.
– Вы слишком скромны. Но если вдруг у вас появится желание посетить наши скромные раскопки, которые я веду в своем поместье в Волатерре, я буду очень рад… нет, просто польщен.
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Брук. И, чтобы не показаться неблагодарным, повторил: – правда, очень любезно.
В это время Мило Зеччи выбрался из конторы и попытался проскользнуть мимо книжных стеллажей. Профессор Бронзини, заметив движение, тут же обернулся и воскликнул:
– Мило! Что ты здесь делаешь? Не знал, что тебя интересуют книги по искусству.
Мило попытался улыбнуться. Он был явно растерян, но Брук не понимал, почему.
– Мило делает мне рамы для картин. Золотые руки. Вы его знаете?
– Знаю, – ответил профессор. Он уже явно утратил интерес к Мило, который выскользнул из магазина и припустился по тротуару, как только позволяли ему ревматические ноги. Профессор, достав визитную карточку, что-то на ней написал.
– Если в Волатерре возникнут проблемы, покажите её моему управляющему, – сказал он. – Нам приходится быть осторожным. Ограбление гробниц в Этрурии не остались в прошлом.
Завернувшись в накидку, он кивнул и величественно вышел на улицу.
Когда Тина принесла порцию спагетти – мучное в том или ином виде всегда было первым блюдом – Брук спросил:
– Ваш отец знаком с профессором Бронзини, Тина?
– Тысячу извинений, я сейчас вытру, – Тина выплеснула на стол немного соуса, которым были политы спагетти. Когда стол был вытерт и на скатерть легла чистая салфетка, переспросила:
