Увидеть звёзды

мне не хватает звука. Мой мирок с весьма узкими горизонтами на какое-то время превращается в нечто неузнаваемое. И каждую, да-да, каждую зиму это повергает меня в ужас.

Луиза говорит, что зрячие испытывают зимой примерно то же. Хорошо знакомый мир в одну ночь становится чужим, снег лишает его красок, и это тоже вызывает ужас: выглянешь утром в окно, а вокруг все совершенно белое. Мне даже и выглядывать никуда не надо, я слышу, что произошло. Снег, этот тихоня, приглушающий все звуки, словно бы загоняет меня в клетку. Меня гложет тоска и тревога. Мне недостает привычных звуков, которые помогают чувствовать себя защищенной и быть уверенной в себе. Без них я совсем теряюсь. Приходится осваивать новые пути и заново прилаживаться к жизни.

Мне неведомо, что такое цвет, поэтому я не понимаю смысла слова «белое». Но если бы у тишины был цвет, думаю, он был бы белым.

Я знала, что за мной кто-то наблюдает. Сначала решила, что мне показалось, потом поняла, что нет. Я почувствовала это затылком, и сразу напряглись плечи и чуть приподнялись волосы, будто я ждала, что сейчас кто-то на меня нападет. Вероятно, в какой-то зоне человеческого мозга дремлет неизжитый животный инстинкт, а ученые все никак не могут разгадать, за что эта зона отвечает. Не знаю, действительно ли слепые более чувствительны или они просто более склонны к паранойе. Видимо, страх преследования все же сильнее, особенно у женщин.

Я предпочитаю ходить без трости, зря, конечно, но совсем ни к чему демонстрировать, что я слепа. Женщинам и так небезопасно одним бродить по улицам, зачем же бандитам и всяким извращенцам знать, что я легкая добыча? Я стараюсь выглядеть как все. На самом деле я, наверное, похожа на пьяную. Я часто оступаюсь, хватаюсь за перила и за стены, будто плохо держусь на ногах. Но мне кажется, так я привлекаю меньше внимания, чем с белой тростью в руках.

Несмотря на все мои старания не выделяться, на черное пальто, по идее незаметное среди голых стволов и ветвей, кто-то меня высмотрел.

И теперь за мной наблюдает.

Марианна медленно повернула голову в ту сторону, откуда, по ее мнению, должны были послышаться шаги. Она уже приготовилась вскочить со скамейки и быстрее отойти — в другую сторону, — но потом сообразила, что преследователя возможность погони только обрадует, если это действительно какой-то маньяк. И что в любом случае быстро ей не уйти, даже если бы и была с собой трость. Она полезла в сумку за свистком, однако тут же осознала, что свистом распугает всех птиц, зверушек и вполне законопослушных граждан — они сбегут из сада.

Порыв холодного ветра швырнул в лицо Марианне что-то нежное, похожее на шелковые нити. Гамамелис, ведьмин орех…[9] Но не только его аромат, какой-то еще запах. Совсем не зимний. Она напрягла память и спустя две-три секунды произнесла:

— Это вы, мистер Харви?

Никто не ответил. Но через миг раздалось:

— Я думал, вы действительно слепая. Понемножку мошенничаете?

— Я действительно слепая.

— И ясновидящая? Или только читаете мысли?

— А вы-то кто, позвольте спросить? Маньяк, преследующий женщин? Вы наблюдали за мной, да?

— Понимаете, сначала хотел убедиться, что это точно вы, ну а потом не решался подойти. У вас был такой задумчивый вид.

— Я слушала.

— Птиц?

— Деревья.

Он сел рядом.

— Откуда вы узнали, что это я?

— По запаху. Ветер подул с вашей стороны.

— По запаху? Но я утром принимал душ. И тщательно помылся.

— Я не имела в виду плохой запах. Возможно, это ваша туалетная вода.

— Я не пользуюсь туалетной водой.

— Тогда шампунь. Или ваш собственный запах. У меня очень чувствительный нос. Я распознаю людей по голосу и по запаху. У меня неплохо получается, но определить, что за человек перед тобой по голосу и запаху невозможно. Поэтому слепым гораздо труднее знакомиться с новыми людьми. Приходится осторожничать. Никогда не знаешь, что тебя ожидает.

— Или кто.

— Вот именно. А вы точно не кролик шести футов роста?

— Точно.

— Тогда ладно, успокоили.

— У меня шесть футов и два дюйма.

— И мех есть?

— Только там, где положено.

— Я поняла, что вы мужчина высокий.

В ответ послышался изумленный смешок.

— Как вам удалось это определить?

— Голос звучит откуда-то сверху. Вам, наверное, уже осточертело видеть у людей только макушки.

— Полагаю, людям гораздо сильнее осточертело смотреть на мои ноздри.

— Выходит, и с этим мне повезло, я их не вижу. Однако мы слегка отвлеклись. Вы очень мохнаты?

— Умеренно. И уши нормальной длины. Для кролика, разумеется… Но… скажите, чем от меня пахнет. Я не на шутку заинтригован.

— Что-то вроде цветущего боярышника.

— Издеваетесь?

— Ничуть. Приятный мужской запах. Терпкий. Чуть пикантный. — Она подняла голову, повернувшись к нему в профиль. Ее маленькие ноздри еле заметно подрагивали, втягивая воздух, — как у зверька, почуявшего опасность. — Да, это ваш запах, а не шампуня. Запах отдушки как бы поверх запаха боярышника. Что фотографируете? Надеюсь, не меня?

— Но как вы узна… Понятно, услышали щелчок затвора. Вообще-то я фотографировал деревья.

— Зачем?

— Хочу сравнить снимки с прошлогодними того же времени. Веду, так сказать, дневник наблюдений. Фиксирую изменения в нашем климате.

— Это для работы?

— Нет, просто самому интересно.

— Живете в Эдинбурге?

— Нет. Приезжаю иногда по служебным делам. Сюда или в Абердин. Иногда случается работать за границей.

— А дом у вас где?

— Где нахожусь, там и мой дом.

— Похоже, вы не любите о себе рассказывать.

— А вы?

— Тоже не особо.

— Еще одна общая черта у нас с вами.

— Кроме любви к опере, хотите сказать?