свое татуированное тело.
К счастью, в каждой гавани я обязательно находил какого-нибудь молодого человека, который развлечения ради охотно соглашался пройти со мной очередной отрезок пути вдоль побережья. Новозеландцы — заядлые парусники, а кое у кого из них уйма свободного времени.
Я тоже не спешил. Истинный парусник должен в первую очередь руководствоваться ветровой обстановкой. Если бы я двинулся к северу Австралии летом, то меня ожидали бы частые штили, а то и встречные норд-вестовые ветры. Зимой же (при +30ь) меня отличным образом погонит туда попутный зюйд-остовый пассат.
Поэтому я посещал почти каждую гавань, что была на моем пути. И конечно же меня сразу избирали почетным членом местного яхт-клуба. В большинстве случаев я делал после этого доклад и принимал участие в большом праздничном пиршестве. Однажды, было это в Крайстчерче, после обеда возникли сомнения относительно моего метода прохождения через полосу прибоя. Само собой разумеется, я сразу же предложил пари. После некоторых препирательств мы сошлись наконец на том, что я должен буду пройти бары возле Саммера, предместья Крайстчерча, где прибой особенно сильный. Поскольку для «Тиликума» там слишком мелко, проходить через прибой я буду на маленьком рыбачьем боте длиной всего пять метров. Двое из моих новых друзей, уверовавших в мои способности, согласились идти со мной гребцами.
28 февраля мы приехали на трамвае в Саммер. Невозможно описать мое удивление, когда я увидел на пляже несколько тысяч стоящих шпалерами зрителей. Играл даже духовой оркестр. Для людей наше пари превратилось в большой народный праздник.
Мы отошли от берега и погребли к полосе прибоя. Оба моих спутника были ловкими и опытными парнями. Когда вал нагонял нас, они гребли не очень сильно — лишь бы бот стоял на месте, когда же вал прокатывался и обгонял нас, гребцы наваливались изо всех сил. Через прибой мы прошли вполне благополучно. Оставалось только вычерпать из бота воду: прибою удалось-таки хлестануть нас разок.
Итак, пролог прошел вполне успешно. Теперь начиналось само представление. Чтобы хоть как-то отблагодарить зрителей за столь теплое внимание, мы быстренько придумали один трюк.
Совсем рядом с прибоем мы развернули бот к волне бортом. По берегу пронесся вопль, люди кричали и махали нам руками: ведь первая же прибойная волна неминуемо должна была нас опрокинуть. Однако зрителям с берега не был виден наш плавучий якорь, который я подтягивал за вытяжной линь. А прибой все ближе, вот уже грозный, ревущий вал готов обрушиться на нас, но — хлоп! — я отпускаю вытяжной линь, якорь забирает воду, и наш бот тут же резко разворачивается на 90ь и становится штевнем к волне.
Я снова выбираю вытяжной линь, хотя мы находимся уже в полосе прибоя. Бот опять начинает разворачиваться бортом к волне. На нас с шипением наваливается очередная водяная глыба, а мы — раз! — и уже снова принимаем ее носом.
Народ на берегу не мог видеть моей игры с плавучим якорем, и поэтому наш спектакль имел огромный успех. Когда мы, преодолев бар, гребли в маленькую лодочную гавань, восторженные зрители кричали нам слова приветствий, а оркестр играл матросские песни.
Нечего и говорить, что вечером в яхт-клубе все мы трое были самыми почетными гостями. Но самый большой сюрприз ожидал меня на следующее утро. Директор Общества трамвайных линий вручил мне чек на 50 фунтов.
— Такой выручки на участке Крайстчерч — Саммер нам никогда уже больше не видать, капитан Восс!
Газеты ежедневно писали о нас, и «Тиликум» стал самым популярным судном на острове. Спустя несколько дней ко мне пожаловала делегация маори. Вождь разразился длинной благодарственной речью в мой адрес.
— Вы доказали, что наши старинные предания, рассказывающие о переходе через Тихий океан на пирогах, не лгут. Мы благодарим вас за это.
И я стал их почетным вождем.
«Ну, Ханнес, — сказал я себе, — дела-то твои наладились. Оставайся-ка ты в Новой Зеландии!»
Однако близился август, а море манило. В Окленде я нашел нового спутника по имени Уильям Рассел. Ему никогда еще не случалось выходить в море. Его семейство мечтало о том, чтобы он стал священником.
— Капитан, — сказал он, — простили бы вы меня, если бы я стал священником?
Я посмотрел на него. Метр девяносто ростом, крепко сбит и очень симпатичен.
— Нет, Билли, такого я бы тебе никогда не простил!
Конечно, я согласился взять его с собой.
Прежде чем уйти, мы приняли на борт кучу почты. В Новой Зеландии стало особым шиком посылать почту с «Тиликумом». Вот я и получил ее, целый мешок. Одна старая дама принесла мне пакет.
— Ах, пожалуйста, мой сын работает инженером на островах Килинг. Возьмите для него с собой этот кекс.
Я рассмеялся:
— До острова Килинг 3 тысячи миль. Нам потребуется пять недель, а то и больше.
— Это ничего, кекс запаян в жестяную коробку.
Тут в разговор вмешался Рассел.
— Слушайте, капитан, ну давайте же доставим даме удовольствие! — сказал он и как-то совсем не по- христиански подмигнул мне при этом левым глазом.
В конце концов я дал себя уговорить и уложил пакет вместе с остальной почтой. А потом я принялся за Рассела:
— Запомни, мой дорогой, груз на борту для меня — святыня, и если ты осмелишься отначить что-нибудь из почты, тебя постигнет кара.
Рассел поднял глаза к небу:
— О капитан, праведнику вечно приходится невинно страдать! То, что свято для вас, свято и для меня.
17 августа мы покинули Окленд. Яхты и два парохода с любопытными провожали нас некоторое время, а затем мы остались одни.
Я взял курс на Новые Гебриды, лежавшие от нас в 1200 милях к норду.
Я не прогадал, взяв с собой Рассела: во-первых, оказалось, что он не укачивается, а во-вторых, и это, пожалуй, приятнее, чем во-первых, он с большим увлечением занимался стряпней.
22 августа мы угодили в шторм. Мой напарник разом все осмыслил:
— Чем хуже погода, тем лучше должна быть еда, — сказал он и приготовил великолепный обед. После еды он выглянул из люка, полюбовался на толпящиеся вокруг нас гигантские водяные горы и задумчиво произнес:
— Ничего себе, недурной пикничок мы сотворили!
И тут я понял, что уберег от поповской карьеры настоящего, правильного парня.
18
Уильям очень быстро постиг многие премудрости морской практики. Я успел убедиться, что с обязанностями рулевого Билли справляется вполне квалифицированно, и полностью доверял ему. Для меня это было очень важно, потому что впереди нас ожидали прибрежные архипелаги Северной Австралии с их большими и малыми коралловыми рифами и не поддающимися никакому учету течениями.
Именно поэтому в ночь на 27 августа я как ужаленный подскочил в своей койке, когда услышал его крик:
— Шкипер, мы на суше!
Я выпрыгнул из койки и, сделав сложный кульбит, выкатился через узкий каютный люк на палубу. Ярко светила луна. «Тиликум» стоял прямо посередине необозримого каменного поля. К счастью, поле это было каким-то зыбким: оно то поднималось, то опускалось, а стало быть, земной твердью быть не могло. Я опустил руку за борт и зачерпнул ладонью… смесь воды с пемзой. По-видимому, где-то неподалеку произошло извержение вулкана, который выплюнул в море изрядную порцию пемзы. Именно в это самое пемзовое крошево мы и угодили.
