Бернардо Гимараенс
Рабыня Изаура
Предисловие
В конце 1988 — начале 1989 г. с исключительным успехом по Центральному телевидению демонстрировался бразильский художественный сериал «Рабыня Изаура». И именно это обстоятельство побудило нас предложить читателю перевод, так сказать, литературной первоосновы бразильской «теленовеллы» — роман «Рабыня Изаура», принадлежащий перу классика бразильской литературы XIX века Бернардо Жоакима да Силва Гимараенса (1825–1884 гг.). Автор является одним из талантливейших представителей второго поколения романтической школы бразильской сентиментальной традиции «плач сердца». Его литературными предшественниками по праву могут считаться американская писательница Гарриет Бичер-Стоу, написавшая известный аболиционистский роман «Хижина дяди Тома», вышедший в свет отдельной книгой в 1852 г. и до слез растрогавший президента Авраама Линкольна — решительного противника рабства, и американский писатель Майн Рид, непримиримый враг всякого деспотизма, — автор сюжетно увлекательного романа «Квартеронка», опубликованного в 1856 г., о котором сам писатель сказал, что «книга написана не для того, чтобы помочь аболиционистам или же превознести плантатора»…
Роман «Рабыня Изаура», вышедший в свет в 1875 г., неоднократно переиздавался, его читали увлеченно по всей стране, он волновал людей, заставлял задумываться. Многие бразильские семьи, находясь под глубоким впечатлением от этой трогательной истории, давали своим дочерям имя героини.
Более всего в романе привлекала современников атмосфера чрезвычайной простоты и достоверности, особого успеха добился автор в изображении жизни рабов и хозяев на фазенде. Несомненно, что небывалый триумф книги объяснялся еще и тем, что ярко и правдиво, хотя и с очевидным привкусом религиозной сентиментальности изображался ужас рабства, его чудовищная бесчеловечность.
Рабство в стране укоренилось в начале XVI века: через тридцать лет после открытия Бразилии португальским мореплавателем Педру Алварисом Кабралом на берег высадилась экспедиция колонизаторов с первой партией рабов. И только через триста лет после этого события в работорговле была пробита первая брешь: вышел закон, запрещавший ввоз рабов в Бразилию. Но несмотря па это, торговля рабами продолжалась, их тысячами ввозили нелегально. Следующим ударом по рабству был закон 1871 г., предоставлявший свободу детям рабов и только в 1878 г. был нанесен последний сокрушительный удар рабовладению: произошла отмена рабства оглашением, так называемого, «золотого закона».
Действие романа происходит в первые годы правления Дона Педру II — последнего императора Бразилии (1840–1889 гг.). События разворачиваются в богатом и плодородном муниципальном округе Кампус Дигойтаказес па берегу реки Параибы недалеко от города Кампуса… В романе использованы подлинные географические названия.
По мнению бразильского историка Базилио ди Магальяэнса, сей роман «есть прекрасный труд, в котором женщина, одерживающая победу красотой, служит лишь предлогом для защиты человека»…
Глава 1
Это было в первые годы правления Дона Педру II[1] .
В плодородной и богатой муниципии Кампус Дигойтаказес, на берегу реки Параибы, недалеко от поселка Кампус расположилось прелестное, уютное поместье.
Строение строгих пропорций, просторное и удобное, стояло в очаровательной долине, у подножия высоких холмов, покрытых лесом, частично вырубленным земледельцами. Природа вокруг еще кичилась своей первобытной, дикой суровостью, а возле живописного жилища человеческие руки превратили сельву, укрывавшую землю, в очаровательные цветники и сады, просторные пастбища, тут и там затененные гигантскими фикусами, перобами, кедрами и копайбами, напоминавшими о сведенных древних лесах. Здесь почти не было заборов, оград или рвов; поля, огороды, сады, пастбища и близлежащие плантации перемежались зеленеющими изгородями из бамбука, агавы, крушины и кароа, придававшими этой местности вид гигантского ухоженного фруктового сада.
К дому, стоявшему у подножья холма, можно было пройти поднявшись по каменной лестнице в шесть-семь ступеней через красивый портик, окутанный цветущим вьюном. В глубине двора виднелись хозяйственные постройки, жилища негров-рабов, загоны для скота, амбары, за которыми раскинулись цветник, огород и огромный фруктовый сад, терявшийся в балке широкой реки.
Стоял ласковый, тихий октябрьский вечер. Солнце еще не зашло и казалось, плавало на горизонте, нежась в пышной радужной пене, окаймленной золотыми лучами. Легкий ветерок, напоенный душистыми ароматами, шелестел в прибрежных зарослях, то пробуждая тихий ропот в кронах деревьев, то слегка касаясь вершин кокосовых пальм, любовавшихся своим изящным отражением в чистых, спокойных водах реки.
Последние дни была чудесная погода. Живительные дожди воскресили растительность, и все покрылось свежей пышной зеленью. Водная гладь реки, еще не замутненная половодьем, струилась с величественной неторопливостью, отражая а себе изумрудную зелень лесистых берегов и сияющие краски горизонта. Птицы, отдыхая от дневной охоты в окрестных садах, лугах и низинах, робко пробовали голоса перед вечерним концертом.
Лучи заходящего солнца заревом отражались в оконных стеклах, и казалось, что изнутри их лижут языки пламени. Между тем в доме и вокруг него царила хрустальная тишина и глубокое спокойствие. Грузные быки и лоснящиеся телки, лежавшие на лугу в тени высоких деревьев, лениво пережевывали свою жвачку. Вокруг дома суетилась домашняя птица, изредка блеяли овцы, мычали усталые коровы, самостоятельно вернувшиеся в хлев, но нигде не было слышно людских голосов и не чувствовалось присутствие человека. Казалось, нигде не было ни души. Только приоткрытые окна большой гостиной и настежь распахнутая входная дверь свидетельствовали о том, не все обитатели этого роскошного поместья отсутствовали.
Как бы подчеркивая почти совершенное безмолвие природы, ясно слышалось фортепьянное арпеджио в сочетании с женским голосом, мелодичным, нежным, страстным, самого чистого и свежего тембра, какой только можно себе вообразить.
Хорошо поставленный, свободно льющийся грудной голос звучал звонко и свободно, обнаруживая незаурядные вокальные данные певицы. Приглушенное, меланхолическое звучание песни казалось тихим стоном одинокой души.
Только этот голос нарушал тишину просторного и покойного жилища. Казалось, все внимало ему с таинственной и глубокой сосредоточенностью. Звучавшие куплеты были
