упала.
Я обиделся и попытался отрубить ему голову. Завязалась битва. Не по сценарию…
—?Ругались взрослые?
—?Да, когда у них истерика закончилась.
Александра Митина. Про собственную гениальность.
—?Я в четыре года прочла «Три мушкетера» Дюма. Мне настолько понравилось, что
дочитывала книгу до конца и начинала снова. И так раз тридцать. Или сорок. Каждый раз
читала и жалела, что память нельзя стереть. Ну, прочесть, все забыть и начать снова, как
будто в первый раз. А в садике воспитательница попросила рассказать стишок, все дети
рассказывали какие-то коротенькие, а я ей Конька-Горбунка! Полностью!
—?Дослушала?
—?По-моему, да, я только первые полчаса помню.
Любовь Шевченко. Про сахар, искусство и ванную комнату.
—?Мы жили в Пархомовке, где была художественная галерея и сахарный завод.
Школьников каждую пятницу (!) водили на экскурсию в галерею. От Рембрандта через год
слегка подташнивало. А еще все пархомовские дети грызли сахар. Кусками. Почти у всех
родители работали на сахарном заводе. А я, учительский ребенок, им страшно завидовала.
Потом мы переехали на Новые Дома, и я впервые увидела ванну. Купалась часа четыре…
—?Сахар ешь сейчас?
—?Только в кофе. Но предпочитаю пиво. И душ.
ТРИ ИДИОТА В ОДНОМ ТАМБУРЕ. ПЬЕСА
В такое время прийти в дом, куда тебя не звали, имеют моральное право только близкие
родственники. Или милиция. Однажды к нам приходила милиция в воскресенье, только около
шести утра. Тогда я посмотрела на часы и подумала, что только мама сможет избежать
ненормативной лексики. Оказалось, не только. Мужчина за дверью представился
подполковником таким-то и произнес довольно странное предложение: «В вашем дворе нашли
человеческую ногу, что вы можете сказать по этому поводу»? Что я могла сказать по этому
поводу?!? Но я сказала. Я сказала буквально следующее: «Я не знаю, где все остальное, честно».
Это была правда. Подполковнику ответ не понравился, и он потребовал документы. Все
закончилось хорошо, в паспорте не обнаружилось ни малейшего отношения к потерянным во
дворе частям тела. Но после этого случая звонки в дверь до полудня по выходным вызывают у
меня устойчивые ассоциации.
Я открыла (привычку спрашивать «Кто?» или смотреть в глазок родители так и не привили, хотя старались), передо мной стояла женщина. Явно не милиционер и точно не мама. Она
была странно одета. Малиновая шапка, зеленое пальто и почему-то синие сапоги. Я обычно
невнимательна к деталям, друзья обижаются, что не замечаю обновок. Но тут каждая вещь
кричала о своей самостоятельности, даже о независимости друг от друга. В композиции не
хватало только оранжевого шарфика.
—?Доброе утро!?—?не сказала?—?взвизгнула женщина. У нее явно было отличное
настроение.
Я не стала хамить, в смысле отвечать на любезность. Точнее, не успела.
—?Скажите, сколько человек будет голосовать в этой квартире?
Она улыбнулась как-то странно?—?голову склонила в один бок, а губы сдвинула в другой.
Потом занесла карандаш над тетрадкой в клеточку и… Вспомнился учитель истории, который
с упоением рассказывал о древнегреческих скульптурах: «Посмотрите на него! «Мальчик, вытаскивающий занозу» — он всем своим видом показывает сиюминутность происходящего, вот сейчас он достанет занозу и побежит дальше…»
Я обернулась, внимательно посмотрела на собственную дверь.
—?В этой?
Не то чтобы я не поняла вопрос, просто плохо поняла, поэтому тянула время, чтобы
подумать.
—?Да, в этой.
Она наклонилась так, что ее ухо находилось на одном уровне с моим дыханием, карандаш
уткнула в бумагу.
—?Мы не будем тут голосовать.
Тетя мгновенно черкнула горизонтальную линию в тетради. Губы вернулись на место.
Я продолжила:
—?Мы пойдем на участок.
Я не издевалась, просто говорила медленно. Потому что воскресенье, восемь утра. В конце
концов, она могла говорить о людях, которые должны голосовать на дому. Формулировать
надо точнее.
Не меняясь в лице, она с такой же скоростью зачеркнула горизонтальную линию напротив
номера моей квартиры и вернула губы на щеку, ближе к правому глазу.
—?Вы меня не поняли. Я имела в виду, сколько людей имеют право голоса в этой
