войне. Когда старики вспоминают войну, мне хочется плакать. Не то чтобы возражать или
комментировать, а вопросы уточняющие задавать неудобно. Несмотря на ворох прочитанной
литературы о «правде той войны». Может, это и глупое благоговение, но по-другому не могу.
Не умею.
Я замерзла окончательно. У меня промокли ноги и окоченели пальцы. Состояние выдавал
цвет носа, ко мне подошла бабушка с какими-то листовками в руках. Я потянулась к бумажке
автоматически, чтобы не обидеть.
—?Замерзла, деточка? Иди домой, грейся. Хотя как сейчас дома согреешься? Батареи ж еле
топят. Ох-ох-ох, вот когда я была такая, как ты, ТАК топили. Прикоснуться нельзя было к
батарее, кипяток!
Я побрела к автобусу. Буду проникаться на ходу, пешком не могу больше. Автобус
покатился по тому же маршруту в обратную сторону: «Ломбард?—?вождь». Я думала, батареи-
кипяток?—?это хорошо, а то, что люди жили по 10 человек в одной квартире (нельзя было ни
купить, ни снять жилье)?—?плохо. Вкусные торты?—?хорошо, километровые очереди за ними
—?плохо. Танки по тысяче в день?—?хорошо, а то, что это были не стиральные машины?—
плохо. Хорошая игра, в нее можно играть бесконечно. Я?приехала в редакцию, громко стуча
зубами.
—?Ты на площадь идешь??—?коллеги засобирались на улицу.
—?Я только что оттуда.
—?Ты что?! Все только начинается!
Вечером на площади Свободы (какая ирония?—?называть главную площадь именно так) собралось несколько тысяч человек. Красные, желтые, синие, зеленые флаги стягивались из
разных концов города. Грузовик, микрофон, музыка. «С чего начинается Родина» в
профессиональных динамиках. Транспаранты, лозунги, пенсионеры с гвоздиками, молодежь в
буденновках, у молодых мужчин алые знамена на добротных древках. Началась политика. Те, что в синем, окружили тех, что в черном, и заглушали их двадцатиголосное «Геть-ганьба!»
спинами.
Другие «безыдейные», те, что по работе, суетились с блокнотами и камерами, выискивая
место получше?—?между красными и желтыми флагами, там, где вероятнее всего могла
получиться «сенсация». Не надо думать, что журналисты людей не любят. Любят. Просто
митинг?—?пресно, митинг с рукоприкладством?—?сенсация.
«Есть у революции начало…»?—?начитывали коллеги стендапы на фоне развивающихся
флагов.
Я позвонила папе, спросить, как его здоровье, и, безыдейная и замерзшая, побрела домой.
Нет у революции конца.
P. S. По дороге домой я купила заварное пирожное. Фу. Какая гадость, должна я вам
сказать…
МАМА, Я ГЕЙ
На фразу «guy as you» я наткнулась случайно в Интернете. В?свои «немного за тридцать» я
«і гадки не мала», что ГЕЙ?—?это аббревиатура. Переводится как «такой же парень, как и ты».
Вообще, идея покопаться журналистскими щупальцами еще и ТАМ меня не то чтобы
преследовала, но периодически посещала. А тут еще праздник со странным названием «день
толерантности». Короче, не вижу повода «не».
Пятница.
—?Кто пойдет со мной в гей-клуб?!
Саркастический смешок коллег игнорирую, но на всякий случай добавляю:
—?По работе.
—?Лес рук!?—?как любила говаривать моя классная руководительница.
Юлька робко пытается задавать уточняющие вопросы:
—?А где? А как? А безопасно?
—?Я пойду,?—?твердо заявляет Маша Малевская?—?смелая женщина. И Юлька, поколебавшись, тоже записывается.
Возле входа в клуб очередь за входными билетами. «Командировочных» у нас нет, поэтому
вопрос актуальный.
—?Скажите, сколько стоит вход?
—?Для женщин сорок гривен.
—?Ого! Сколько же тогда мужчинам??—?сокрушаемся мы, дети современной гендерной
политики.
—?Двадцать,?—?отвечают нам в окошке, и мы замолкаем. То ли перевариваем смысл, то ли
оцениваем свои возможности, а может, и то, и другое.
В сторонке от входа беседуют двое мужчин с разноцветными воздушными шарами.
—?Смотрите, они целуются!?—?шепчет Юлька и неприлично смотрит на них в
