миллиона, если за это придется пожертвовать таким мужем, как Штефан.
В четверть первого Петра уже снимала рабочий халат. Мы со Штефаном разрешили ей уходить пораньше, чтобы вовремя успеть забрать малышей из детского садика. Малышей звали Тимо и Нико, и они были похожи на маленьких хорьков. Впрочем, когда дело касается детей, то это выглядит довольно мило. Если малыши подхватывали насморк или садик по какой-то причине закрывали, Петра приводила детей с собой на работу. Тогда они почти все время сидели в офисе и смотрели мультики из серии «Боб- строитель». Поначалу я хотела и их пристроить к какой-нибудь работе в оранжерее (во мне, похоже, неистребима тяга к миссионерству): полоть траву, удобрять грядки — ну, короче, к тому, к чему ляжет душа. И дети-то были, в общем, не против. В этом плане, похоже, они пошли в папу.
Однако Петра не хотела, чтобы они пачкали свои ручонки.
— Не хватало еще, чтобы мои дети стали похожи на трубкозубок, — заявила она.
Конечно, просмотр видео про «Боба-строителя» был в этом плане куда более достойным времяпровождением.
— Господин главный са-а-адовник, — пропела Петра, просунув голову в кабинет Штефана. — Я за-а- акон-чила на сегодня. Пока-а!
— Пока-а — и большое спасибо, — пропел в ответ Штефан.
Я поморщилась, настолько неприятно было слышать это идиотское «пока-а».
— Тогда я пошла, — сказала Петра, обращаясь уже ко мне, и куда только делся ее певучий голосок. — Боже мой, посмотри на свои ногти. Черные как…
— …у-уголь, — нараспев добавила я и с деланной скорбью принялась рассматривать руки. — Ну и что же мне теперь делать с вами, мои грязные рученьки?
— Ты могла работать в перчатках, как делают все нормальные люди. — Петра шмыгнула на прощание носом. — Тогда пока, до среды.
Я махнула ей на прощание своей рабоче-крестьянской лапой.
— Большой привет детям и мужу.
С последним, впрочем, я не была знакома, но по-человечески мне почему-то было его жаль.
— Ох ты, черт! — Петра с кем-то крепко столкнулась в дверях.
Так как Петра не затруднила себя извинениями, можно было с большой уверенностью предположить, что это женщина.
— Вообще-то у нас сейчас обеденный перерыв, — весьма недружелюбно произнесла она в адрес оппонентки.
— Это тем не менее не дает вам права пихать меня в ребра сумочкой. Пусть это даже и подделка под Гуччи, — парировала входившая в магазин женщина.
Это была моя невестка Эвелин. Как всегда сверхэлегантна и слегка небрежна. У дверей магазина виднелся припаркованный «БМВ» — кабриолет серебристого цвета.
— Эта сумка совсем не от Гуччи! — прошипела Петра.
Эвелин протиснулась мимо нее в дверной проем.
— Я и говорю. Дешевая подделка. Как и ваша парфюмерия.
— Вот парфюмерия как раз настоящая! — гордо ответила Петра и закрыла за собой дверь.
— Только пахнет все равно какой-то дешевкой. — Эти слова Эвелин произнесла, обращаясь уже ко мне.
— Средство для дезинфекции, — ответила я. Эвелин продолжала наблюдать за Петрой через стекло витрины.
— И давно у вас работает эта кривоногая дура?
— Уже два месяца, — ответила я. — А что здесь ты делаешь? Хочешь прикупить себе домой каких- нибудь растений?
В пентхаусе Оливера и Эвелин имелась великолепная мансарда под самой крышей дома. Однако в этом огромном, по моим понятиям, помещении не было почти никакой растительности. Его украшали лишь статуэтка из тикового дерева и пальма в кадке, подаренные им мной на новоселье.
— Нет, — ответила Эвелин и грациозно облокотилась на витрину. — Ты же знаешь, что с растениями и домашними животными общего языка я не нахожу. Я хочу поговорить с тобой о деле.
— О каком деле?
— О деле на миллион евро, — небрежно произнесла Эвелин.
— Ах, об этом деле, — сказала я.
Об этом я и сама страсть как хотела поговорить. Если не считать одной досадной мелочи; я понятия не имела, в чем это дело заключается.
Эвелин провела рукой по прекрасно уложенным волосам.
— Оливер склоняется к выводу, что мы не должны этого делать. Но он не имеет права решать это в одиночку. Или ты другого мнения?
— Ха, миллион евро — очень большая сумма, — осмотрительно произнесла я. Ведь до этого момента я была в курсе дела. — Но Штефан тоже считает, что вопрос не подлежит обсуждению.
— А что думаешь ты?
— А… что? — делая вид, что задумалась, сказала я. Как же глупо, что я до сих пор пребываю в полной темноте.
— Оливия!
Я вздрогнула под пронизывающим взглядом Эвелин.
— Видишь ли, я не очень хорошо понимаю, что все это может означать. Что ты сама думаешь?
— Я считаю, что мы должны это сделать, — сказала Эвелин. — Мы никогда больше не сможем так легко получить такую сумму. За миллион евро и старуха согласится связать длинный…[13] А теперь, когда я практически осталась без работы, мне бы такая сумма пригодилась.
— Но это же… аморально! — напыщенно произнесла я.
— Аморально? — повторила Эвелин. — Ну, это как посмотреть. Мы не собираемся творить ничего противозаконного.
— Нет? — переспросила я и почувствовала себя немного лучше.
— Конечно, нет. Или ты знаешь закон, запрещающий делать это?
— Ах ты! На эту тему я должна еще немного «пореюссировать»…
Теперь до Эвелин дошло. Она была совсем не глупой.
— Что?! Штефан так ничего тебе и не рассказал?
Я удрученно покачала головой.
— Трус несчастный! — прошипела Эвелин и огляделась. — Где он?
— В кабинете. Он нас не слышит.
— Ладно, тогда слушай меня: Фриц собирается дать каждому из своих сыновей по миллиону евро, если они поменяются женами на полгода.
— Что? — вырвалось у меня.
Сказанное Эвелин прозвучало наивно и сложно одновременно. Но это было совершеннейшим бредом.
— И как все это должно выглядеть?
— Очень просто: ты переедешь на шесть месяцев к Оливеру в нашу квартиру, а я на тот же срок поселюсь здесь, в вашей развалюхе со Штефаном. Вот и все.
— Да, но… для чего все это? Я хочу сказать, что Фрицу толку от всего этого?
— Положительные эмоции, — сказала Эвелин.
— Полный бред! Оливер и Штефан имеют право объявить старика недееспособным. Он сам не понимает, что говорит.
— Он лишь считает, что его сыновья женаты не на тех женщинах.
— И поэтому он решил, что, поменявшись, мы станем лучше подходить друг другу?
Брэд Питт для Дженнифер Энистон, Блуменколь для Блуменкёльхен — конечно!
Эвелин слегка поменяла позу.
— Определенно. Он же думает, что это мы во всем виноваты. И в том, что его сыновья не смогли
