еще добавить на ноги поношенные кеды.
В этот момент господин Кабульке вкатил в оранжерею тачку, доверху наполненную издававшим чудный аромат компостом. Я улыбнулась ему. Он любил свою работу точно так же, как я. А к какому стилю относилась его выдающаяся кепка, пожалуй, не смог бы определить никто.
— Ну что ж, поплевав на руки, примемся за дело, — произнес Кабульке.
— Точно, — ответила Эвелин. — Я могла бы немедленно поехать в строительный супермаркет.
— Но у нас нет времени для чего-то подобного, — удивилась я.
— Найдем, — ответила Эвелин. — А вдвоем дело пойдет куда быстрее.
— Но мне нужно заниматься космеями в пятой оранжерее, — сказала я. — Если хочешь, можешь мне помочь.
— Гм, — произнесла Эвелин и повернулась к господину Кабульке. — Скажите, господин Какабульке…
— Кабульке! — зашипела я.
— …Вы умеете обдирать обои со стен?
Господин Кабульке выглядел обиженным.
— Это умеет делать каждый ре-ре-ребенок, — сказал он.
— А обращаться с кистью и красками?
Кабульке уронил лопату.
— Разумеется! За всю свою жизнь я ни-ни-никогда не обращался к услугам маляров.
Эвелин удовлетворенно улыбнулась мне:
— Ты сама слышала.
Я покачала головой:
— Господин Кабульке нужен здесь!
— Но господину Какабульке, наверное, тоже иногда приятно сменить род занятий и отдохнуть от навоза и лопат. Не так ли, господин Какабульке?
— Его фамилия Кабульке, — снова зашипела я в надежде, что он этого не расслышит. — Только одно «ка»!
— В самом деле? Но мне он представился как Какабульке, — зашипела в ответ Эвелин.
— Но он же заикается! — возмущенно прошептала я.
Господин Кабульке приподнял свою кепку и почесал затылок.
— Я бы ничего не имел против. Я также умею обращаться с мо-мо-молотком и зубилом. А еще с пилой и дрелью.
— Ну, ты видишь, — сказала Эвелин мне. — Господин Какабульке — мастер на все руки! И было бы очень жаль не использовать его таланты. Если он немного поторопится здесь, то еще успеет начать обдирать обои в моей комнате.
Я застыла на месте. Собственно, никто не возражал. Только разве что жена господина Кабульке станет снова возмущаться, что он допоздна задерживается здесь, а не ходит с ней на танцы.
— Иди же, занимайся своими пигмеями, — сказала Эвелин. — А мы с господином Какабульке как- нибудь договоримся.
— Мой растения называются космеи, а его фамилия Кабульке, — снова попыталась с сомнением возразить я, но Эвелин уже повернулась ко мне спиной.
Пикировка растений — это своего рода медитативная работа. Приходится многократно повторять одну и ту же операцию на протяжении очень долгого времени. Штефан не понимал, почему я не хочу при этом даже включать радио. Но я не могу слушать музыку — это нарушает интимный характер работы. Кроме того, с музыкальным сопровождением невозможно спокойно беседовать с растениями. Каждый стебелек, правильно обработанный и обласканный, радовал меня, как ничто на свете. Эти растения в свое время попали ко мне в руки в виде маленьких семян, собиравшихся и сортировавшихся месяцами, были взлелеяны и взращены кропотливым трудом. И даже Штефан признавал ценность этой работы. Конечно, он не раз напоминал мне, сколько было потрачено удобрений, воды, времени и т. д. и т. п., но я была уверена, что космеи стали на этой земле почти что моими детьми.
Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.
— Осторожно, мой костюм! — засмеялся он.
— О чем ты говоришь? — мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.
— Это было так ужасно?
Нет, конечно, это не было ужасно. Ужасно было только то, что я не могла быть рядом со Штефаном. И то, что Оливер сегодня утром увидел меня сидящей на унитазе. Я даже не могла об этом думать, так это было неприятно.
— А у тебя? — спросила я. — Ты не забыл подумать о том, чтобы что-то надеть на себя, отправляясь спать? А что было на Эвелин? Это было что-то струящееся из шелка?
В чем-то другом я не могла представить себе Эвелин ни при каких обстоятельствах.
— Ах, Молли-Олли, — произнес Штефан, оставив все мои вопросы без ответа. — Как же ты хороша, когда ревнуешь. Но у меня на самом деле были совсем другие заботы.
— Какие же? — спросила я.
Неужели он беспокоился о том, надел ли что-нибудь на себя Оливер, отправляясь спать. И что тот увидел потом, выйдя из душа и бреясь. Я не знала.
Но Штефан совершенно не думал об Оливере.
— Зегебрехт отказался от нашего предложения, — сказал он.
— Что? Так быстро? Ты же договаривался с ним только на той неделе.
— Да, но они больше не заинтересованы в сотрудничестве. — Штефан вздохнул. — Я только теперь узнал, что дочь Зегебрехта замужем за владельцем «Цветов Мюллера». И здесь уже ничего не поделаешь. Они, естественно, будут работать заодно.
— Но ведь оформление могил и впрямь не совсем то, чем мы хотели заниматься, правда? — попыталась я успокоить его.
Штефан отстранил меня от себя.
— Олли, ты что, не хочешь понять? Сейчас речь идет просто об элементарном выживании. Если мы немедленно не поднимем прибыль, нам придется закрыть магазин!
Я засмеялась:
— Ха-ха, ты совсем забыл, что у нас скоро будет миллион!
Штефан вздохнул.
— Олли, временами ты просто по-детски наивна. Если мы не сохраним магазин, то и миллион нам уже не понадобится. Мы просто окажемся банкротами.
Я сконфузилась.
— Да, но… — начала я, но в этот момент Петра просунула голову с детсадовской прической в дверь оранжереи.
— Не стоило особенно утруждать себя размышлениями, чтобы понять, что ты опять по локоть измазала руки в земле, — заявила она. — Там та женщина, которая хочет купить самшиты, но сама не знает, что ей надо. Ох… — В этот момент она осеклась, и ее голосок зажурчал, словно весенний ручеек. — Хелло, господин Гертнер, я и не знала, что вы тоже здесь.
Накрашенные губы расплылись в приветливой улыбке.
Штефан рассмеялся.
— Так что там с покупательницей? — раздраженно спросила я.
Петре следовало появиться именно сейчас, во время такого важного разговора.
— Я сказала, что самшитов у нас нет, а она теперь непременно хочет поговорить с начальницей, — недовольно сказала Петра.
Женщина, вероятно, хотела обсудить хамское поведение нашей продавщицы.
— Я иду, — со вздохом произнесла я. — Мы договорим позже, да, Штефан?
— Непременно, — сказал Штефан.
Я с удовольствием подарила бы ему долгий поцелуй, но куда уж…
