– Это уже нечто другое, что угодно, только не защита! Убивать Вэл?! Кого угодно, только не ее! Как вы только можете!...
– Сестра, поверьте, эти вопросы мучают и меня, душат, просто убивают. Я подразумевал лишь
– Да, я этого не понимаю! Никогда не пойму! И тогда к черту такую Церковь!
– Вы не можете так говорить. Вы же монахиня!
– Нет, могу, когда речь идет об убийствах! – Она так и впилась в него яростно сверкающими зелеными глазами. – Ваш подтекст вас выдал, монсеньер.
– Разве? – Он рассеянно улыбнулся и снова пригладил волосы.
– Вы говорили, что такие вещи случались и прежде. Чистка в рядах, избавление от неверных, всякого рода диссидентов... И все, разумеется, с целью сохранения Церкви, – с сарказмом произнесла она.
– Этим вроде бы занималась сестра Валентина? Насилие как политика, она была целиком поглощена этой темой...
– Она обсуждала это с вами?
Он кивнул.
– Что вовсе не значит, что она это одобряла, – сказала Элизабет. – Ни я, ни Вэл никогда не пытались оправдать насилие в политике. И потом, Вэл была историком, а не адвокатом. И уж тем более не адвокатом дьявола.
– Вы прекрасно знаете, что она
– Ничего подобного!
– Ладно, опустим это... Итак, мы имеем дело с дилеммой морального толка. Зло на службе добра. – Напряжение нарастало. Быть с ней, говорить с ней, это слишком много для него значило. Заставляло вновь почувствовать себя человеком, выбросить все плохие мысли из головы.
– Лично я нахожу все это неразрешимым моральным противоречием. Видно, не наделена достаточной мудростью, чтобы расставить все по своим местам.
– Но в один прекрасный день вы сможете разрешить это противоречие. Разве не понимаете? Вы решили пойти по стопам Вэл, повторить ее путь, стать ее тенью, завершить за нее работу... Что, если бы перед вами встал выбор, сестра?
– Какой выбор?
– Что, если бы Церковь от лица убийцы вдруг заявила вам: «Оставь это занятие, забудь, чем занималась сестра Валентина, и останешься жить... Или продолжай, но тогда тебя сотрут с лица земли ради блага Церкви. Тебе выбирать».
– Ну, прежде всего, к чему меня так пугать?
– Чтобы вы остались живы.
– И, во-вторых, я постараюсь избежать этой конфронтации.
– Понимаю, сестра. Искренне желаю, чтобы вы могли позволить себе такую роскошь. Но благих пожеланий и молитв может оказаться недостаточно. Зло на службе добра. Может ли из этого получиться что-то хорошее? Здесь нужна проницательность волшебника и волхва...
Она рассмеялась.
– Вы имеете в виду Д'Амбрицци?
– Волхва, – повторил он. – Человека с лицом Януса, одновременно глядящего в прошлое и будущее. Может, у него в конце концов найдется ответ. Сама его жизнь сплошная загадка. – Он поднялся. – Возможно, ассасины старых времен служили этой цели, но теперь... кто знает как новые проблемы могут повлиять на Церковь? Все это покрыто мраком тайны, сестра.
Он стал надевать плащ. Она помогла ему. А потом вдруг прижала палец к губам, призывая прислушаться к отрывку из «Риголетто».
Началась самая красивая в опере сцена, дуэт Риголетто и Спарафучили. Мелодия мрачная и одновременно интригующая, немного зловещая, акцентированная партией виолончели и барабанов.
Спарафучили поет, обращаясь к Риголетто:
С этими словами он вынимает шпагу из ножен.
Спарафучили тоже был одним из ассасинов.
Боль пришла к Папе Каллистию во тьме ночи, так бывало часто. Он поднялся с постели и принялся бродить по комнате, скрипя зубами. Все лицо покрылось каплями пота, он ждал, когда приступ пройдет. Рано или поздно наступит момент, когда боль не захочет отступить, и это будет означать скорый конец. Хватит ли у него сил дождаться, когда судьба вынесет суровый приговор?
Но вот боль начала стихать, и он немного расслабился, опасаясь, что она может вернуться вновь, что она просто дразнит его. Он взял со стола изящный флорентийский кинжал, подаренный ему кардиналом Инделикато, когда Сальваторе избрали наместником Бога на земле. Обычно он использовал кинжал для
