Антонелли, высокий светловолосый мужчина лет пятидесяти, выглядевший значительно моложе своего возраста, громко откашлялся. То был знак всем присутствующим прекратить эти дурацкие ребяческие пререкания. Он был юристом и признанным негласным лидером в Коллегии кардиналов, несмотря на свою относительную молодость.
– Полагаю, на этой пленке есть что-то еще? Может, дослушаем до конца?
Полетти бросил ракетку в пустующее кресло, вернулся к столу, нажал кнопку магнитофона. В комнате вновь зазвучали голоса, кардиналы затихли и прислушались.
–
–
Затем настала пауза, послышался какой-то шорох, приглушенное и неразборчивое бормотание голосов.
Полетти выключил магнитофон.
– Из-за чего поднялся весь этот шум? – спросил Вецца.
– Его святейшество потерял сознание и упал, – ответил Полетти.
– А как сейчас здоровье Папы? – осведомился Оттавиани. У него были свои надежные источники на этот случай. Но ему хотелось проверить осведомленность Полетти, и тот это прекрасно понимал.
– Он умирает, – с ледяной улыбкой ответил Полетти.
– Мне это известно...
– Он отдыхает, что я еще могу сказать? Не для того мы здесь собрались, чтобы тревожиться по поводу здоровья этого человека. Мы это все уже проходили. Слишком поздно волноваться о Каллистии, это я вам на всякий случай напоминаю. Мы собрались здесь для того, чтоб обсудить его преемника... Следующего Папу...
– И еще, насколько я понимаю, – заметил Оттавиани, маленький худой человечек, страдавший искривлением позвоночника, что делало его похожим на персонаж с карикатур Домье, а Полетти называл это меткой Каина, – мы собираем здесь свидетельства в поддержку вашей кандидатуры. – И он криво улыбнулся. Улыбка как нельзя более соответствовала внешности.
Полетти обозрел своих гостей, плотно стиснув зубы, ему не хотелось затевать свару с Оттавиани. По его глубокому убеждению, этот жалкий калека вовсе того не стоил, и будь его, Полетти, воля, он бы убрал его отсюда, поставил к какой-нибудь стенке и пристрелил бы на месте. Он поднял глаза и увидел свое отражение в зеркале с позолоченной рамой. Да, верно, голова у него какая-то слишком маленькая, нижняя губа слишком длинная, подбородок безвольно узкий, да еще эта лысина. И хотя в Ватикане он считался некоронованным королем тенниса, все равно похож на противную волосатую обезьяну. Он резко отвернулся от зеркала. И без того слишком много отрицательных эмоций с раннего утра.
– Мы подверглись нападению, – задумчиво произнес Полетти, снова взял ракетку и для пущей убедительности взмахнул ею. – Это царство террора. Вот в какой атмосфере приходится ждать выборов нового Папы. Нам не следовало бы забывать об этом, когда будем рассматривать кандидатуру преемника, которого будем поддерживать...
– От таких разговоров за версту несет политикой, – с грустью заметил Вецца. Он перестал кричать, и голос был еле слышен.
– Но мой дорогой Джанфранко, – терпеливо возразил ему Гарибальди, – это и есть политика. Что ж еще, как не политика?
Тут вмешался Антонелли, тихо вставил философским тоном:
– Да, истина заключается в том, что все в конце концов оборачивается политикой.
– Неплохо сказано, – кивнул Полетти. – И ничего такого страшного или ужасного в политике нет. Стара, как мир.
Оттавиани нетерпеливо барабанил пальцами по столу.
– Мой дорогой друг, – сказал он, обращаясь к Полетти, – разве эта старая баба, – тут он кивком указал на Гарибальди, – права, утверждая, что вы собираетесь взять на себя роль наставника и командира человека, которого мы привлекаем к кампании по нашей поддержке? – Печальная улыбка редко покидала его изборожденное морщинами лицо. Оно напоминало карту перенесенных страданий и в то же время демонстрировало решимость не только преодолеть их, но и пользоваться ими.
– Да, верно, такая кандидатура имеется.
– Что ж, продолжайте, – сказал Вецца. Он всегда строил из себя неунывающего скептика, устававшего от людской глупости. И любил провоцировать собеседников, чтобы придать дискуссии более оживленный характер. – Раскройте нам наконец эту тайну.
– Вы слышали записи, – сказал Полетти. – Там звучал лишь один командный голос. Голос, полный решимости, голос, услышав который, сразу становится ясно: этот человек понимает всю серьезность кризиса...
– Но он уже Папа!
– Нет, черт побери, не он! Знаешь, Вецца, друг мой, ты меня порой просто беспокоишь.